Россия за облаком

«Обманывает… — с неожиданной прозорливостью подумал Горислав Борисович. — Разыгрывает спектакль с телефонными звонками, а на самом деле в Ефимках всё в порядке».

— Что там случилось? — задал он вопрос, которого только что страшился. — Я должен видеть своими глазами.

— Сейчас доедем — всё увидите. А ночевать поедете к нам на базу.

Горислав Борисович обречённо кивнул.

Впереди показался знакомый, не обозначенный на картах поворот. Майор, не ожидая подсказки, свернул на просёлок, машина качнулась на первом ухабе.

«Дорогу знает, — отметил Горислав Борисович. — Значит, давно за мной следят».

В Ефимках, точно так же, не спрашивая дороги, майор подъехал к дому Горислава Борисовича.

— Проверьте, всё ли в порядке, не пропало ли чего, а потом сходим к Савостиным.

«Кому тут воровать?» — хотел сказать Горислав Борисович, но промолчал. Если за ним следят, то и пропасть могло что угодно. А он-то, дурак, ключ за притолокой оставлял!

На крыльце стояла прикрытая блюдечком крынка молока. Обычно Фектя приносила ему парное. Неужто и впрямь уехали, зная, что уезжают? Вот так, в одночасье собрались… Если бы их увозили силком — хоть майорские люди, хоть кто другой — вряд ли похитители позволили бы оставить молоко уехавшему соседу.

Молоко успело спростокваситься. Значит, вчерашнее, вечерней дойки. Горислав Борисович в это время сидел в райцентре на вокзале, ожидая поезда. Думал, как будет призывать к порядку «абитуриенток», и знать не знал, во что выльется его поездка.

В доме всё оказалось в порядке, о чём Горислав Борисович с долей сарказма доложил майору. Зато у Савостиных царил разгром. Причём это не был хулиганский разгром, когда вандал бьёт и ломает, что ни попадёт под руку. Это был развал, какой образуется при поспешных сборах. В любом доме накапливается удивительно много барахла, которое невозможно взять на новое место, но деревенская изба в этом плане даст сто очков форы городской квартире. Казалось бы, увезено всё, но как много оставлено! И хотя всё на своих местах, ничто не швырнуто просто так, но какой невероятный образуется кавардак!

— Что скажете? — спросил майор.

— Что сказать?… Уехали. Судя по всему — в спешке. А куда — ума не приложу.

— А вы попытайтесь ум приложить. Вы тут чаще всех бывали, так, может, знак вам какой оставлен: где их искать или что всё-таки стряслось…

— Нет никаких знаков. Одно ясно: собирались они сами, чужие накидали бы всё кое-как, а тут даже оставленное — в полном порядке.

— Во! А говорил, в сыщики не годишься! Скотина у Савостиных какая была?

— Две коровы, — начал перечислять Горислав Борисович, — нетель, но к ней уже осеменителей вызывали, просто покуда не доится, четыре овцы и баран, куры, не знаю сколько, штук восемь, наверное, и петух — яркий такой, черный с красным. Всё, кажется…

— Свинья была?

— Да, конечно, поросёнка выкармливали, но он в хлеву заперт, его наружу и не выпускали никогда.

— Кошки, собаки?…

— Какая же это скотина? Были, конечно, и кошка, и собака. Кошка Дымка, серая, пушистая, уж не знаю, каких кровей. И Рогдай, это кобель, метис — лайка с овчаркой.

— Рогдай — ишь, как важно! И что, этот воитель смелый на цепи сидел?

— Когда на цепи, а когда и так бегал. Пёс умный, шкоды от него не бывало. И сторож хороший, чужих к дому не подпускал. На улице — любому хвостом машет, а в калитку не заходи — такой гам поднимет!

— На вас тоже лаял?

— На меня — нет.

— И как, по-вашему, можно всё это хозяйство втихую вывезти? На машину не погрузишь. Своим ходом, что ли, ушли? Этакий караван незаметно от людей не проведёшь. В прошлое они уйти не могли?

— Как? Без меня они не умеют.

— Ладно, пусть будет так. Поросёнка они зарезали; кровь во дворе — свиная, а все остальные, в том числе и куры, ушли своим ходом.

— Кур можно в плетёном коробе увезти. Живых кур Платон на рынок в коробе возил. Тесно, но поместятся.

— Короб на месте?

— Не видал. Кажется, нету.

— Значит, куры в коробке… Ружьё у Платона какое было?

— Двустволка. А точнее — не знаю, не разбираюсь я в ружьях.

— Между прочим, не зарегистрировано. Где он его взял?

— На ярмарке купил. В восемьсот шестьдесят четвёртом году.

— Из тех, значит, времён. Патроны где брал?

— Не знаю. Так он и стрелял редко. В кои-то веки за зайцем сходит. А чтобы глухаря или бобра — этого нет. Шурке на свадьбу лисицу добыл.

— Шкурки сам выделывал?

— Сам.

— Мастер! Я вот не умею. А ружьё, значит, было рабочее. Стрелял Платон метко?

— Не жаловался.

— Тогда сходим, поглядим на то место, где стрельба была.

— Они живы? — не выдержал Горислав Борисович.

— А вот этого уже я не знаю. Кровь на траве человеческая, но чья? Трупов покуда не нашли. Всё увезено. Разве что тоже своим ходом ушли или в коробке вместе с курами.

Горислава Борисовича передёрнуло от таких шуток, но он промолчал, отложив чтение нотаций на потом.