Россия за облаком

— Так вот, возвращаясь к Иванову, тому, который русский художник… У него ещё есть картина «Обратные переселенцы». Пересказывать сюжет не буду, скажу одно: я в лепёшку расшибусь, но такого не допущу. Нет, конечно, с человеком может случиться всякое, но гибель кормильца не должна означать гибель семьи. Люди, стронувшиеся с места, должны быть защищены, и я их беззащитными не оставлю…

— А великие картины художника Иванова никогда не будут написаны, — продолжил Горислав Борисович. — Как тут быть, вы же любитель критического реализма!

— Переживу. И художник Иванов переживёт. Другие картины напишет, ещё лучше и пронзительней. Или ты думаешь, с моим появлением в России сразу всеобщая благодать наступит и царство божие на земле? Не боись, не будет этого; толковый критик всегда болевую точку сыщет. Но массовой гибели переселенцев не будет, это я тебе гарантирую. Для начала организуем переселенческий фонд или даже банк, так меньше денег будет разворовано… Да ты не оглядывайся, мы с собой миллионов не везём, на месте заработаем. Всё-таки мы из двадцать первого века, много чего знаем и умеем. Но, заметь, никакой электроники, лазеров и ядерной физики мы внедрять не собираемся. Ничего сверх возможного. Вот бакинская нефть будет наша, а Нобель пусть лапу сосёт. И золото на Аляске начнём копать малость пораньше, чтобы государю-императору в башку не могло войти русскую Аляску продавать. Тут опять на помощь придут переселенцы. Если в Аляске окажется достаточно много русских, янки туда не сунутся. Конечно, для этих целей лучше начать работу пораньше, в семнадцатом веке, за пару лет до разинщины…

— Так мы куда едем? — спросил Горислав Борисович.

— В девятнадцатый век! — твёрдо ответил майор. — Вздохи о Разине — это лирическое отступление. Времена были дикие, там можно нечаянно такого напороть, что потом всё человечество не разгребёт.

— А в девятнадцатом, значит, не напорете?

— Если и напорем, то не смертельно. Время близкое, изучено неплохо. Опять же параллели с нашей эпохой налицо: перестройка, гласность и прочая мутотень… И что важно — национальный вопрос именно тогда начал затягиваться в ту удавку, что сегодня полстраны придушила. Этот узелок тоже при помощи переселенцев распутывать станем.

— Как это? — вяло полюбопытствовал Горислав Борисович.

— Двояко… — усмехнулся учёный майор, — или, как говорили предки: сугубо. Прежде всего — расселение прибалтов. Протекционизм, политика двойного стандарта. Русских, которые переселяются в Прибалтику, поддерживаем, а всяких латышей — разоряем беспощадно. И пусть дуют в Сибирь. По одной курляндской семье на русскую деревню — живо русифицируются. А кто не хочет — милости просим помирать. Скажешь, не гуманно? Век у нас такой, девятнадцатый! — гуманизм как инструмент национальной политики покуда не придуман. Вот с Литвой как быть — ума не приложу. Народ маленький, но история большая. У этих уже самосознание сформировано, а значит, их так просто не русифицируешь. Князья были свои, родом подревней московских, государственность, искусство. К Чюрленису можно как угодно относиться, но ведь фигура! Так что хотят — пусть отделяются. Но столица Литвы — Каунас, а Вильно — город белорусский.

— То есть наличие большого художника даёт народу право на самоопределение?

Майор крякнул, мужицким жестом почесал под шапкой.

— А что, в этом есть здравое зерно. На этой идее, кстати, будет основана работа с Малороссией.

— Это с Украиной, что ли? Вы и их собираетесь русифицировать?

– Та як же! — усмехнулся русификатор. — Тильки дывись, людына добра, я бачу — Малороссия, а ты — Украина. Малороссия — имя любовное, уважительное. Малый совет при государе — самые приближённые советники, что-то вроде политбюро недавних дней. Малая дружина — наилучшая, вернейшая часть княжеского войска. Малая родина — это не вся страна, а то место, где родился, к чему сердцем прикипел. Так и Малороссия — сердце России, её русифицировать не надо. Недаром же Киев — мать городов русских. Вот Украина означает всего лишь «окраина». Этих украин в России, что собак нерезаных: Терская украина, Новороссийская… ещё какие-то. Недаром говорят: «в России», но «на Украине». Ничего не попишешь, закон языка: «в центре», но «на окраине».

— Теперь вроде бы требуют писать «в Украине».

— А вот этого безобразия мы не допустим.

— Как? Национальному самосознанию не прикажешь.

— Ещё как прикажешь! С лёгкостью. Кто у нас сказал, что бытие определяет сознание? Вот мы и организуем человеческое бытие тем людям, что определяют сознание народа. И определят они это сознание как русское. Николай Васильевич Гоголь — чистокровный хохол, и при этом — великий русский писатель. Русский! Ещё такой писатель, как Шеллер-Михайлов, демократ, между прочим, шестидесятник. Думаю, я с ним ещё познакомлюсь. По национальности — эстонец, но ведь и в голову ему не приходит создавать какую-то там эстонскую литературу. Опять же, Короленко, не помню, как его по батюшке…

— Владимир Галактионович.