Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Очевидно, Голдер забыл о совете своего друга Сергея Ольденбурга. Ранее тем летом Голдер спросил Ольденбурга, видного специалиста по древней Индии и министра народного просвещения Временного правительства, стоит ли США признать Советскую Россию, чтобы обеспечить приток западного капитала для оживления российской экономики. Ольденбург, который лучше Голдера понимал сложившуюся в стране ситуацию, ответил, что помощь извне не решит текущих проблем. “Наше спасение, – сказал он, – должно прийти не извне, а изнутри”. Большее американское участие лишь вызовет гнев коммунистов и приведет к резкой негативной реакции, которая выльется в новую волну экстремизма наподобие той, что поднялась накануне перехода к НЭПу. Русские должны были сами решить свои проблемы, и Ольденбург не сомневался, что у них все получится. “Все страдания, все печали, с которыми мы столкнулись и сталкиваемся сейчас, учат нас, русских, мыслить ясно, а это великий шаг на пути к прогрессу”[347]. Старый ученый был прав насчет опасностей американского вмешательства, но ошибался, считая, что страдания научили русских мыслить ясно, и кровавый террор 1930-х доказал, как сильно он заблуждался на этот счет.

На позицию Голдера влияли частые встречи с Карлом Радеком, который к тому времени перестал быть главным критиком американцев. По свидетельству Голдера, они с Радеком “довольно близко сошлись” за ужинами в Розовом доме. Снабжая Радека книгами по американской политике и культуре, Голдер убедил себя, что ему удалось смягчить взгляды старого коммуниста. Дружба с Радеком – и высказывания других высокопоставленных чиновников, включая члена Политбюро Алексея Рыкова, занимавшего пост председателя Высшего совета народного хозяйства, о преимуществах использования американского капитала для развития ключевых регионов страны – заставили Голдера поверить, что советское правительство отошло от коммунизма навсегда.

Однако взгляды Голдера изменились не только благодаря его прочтению сложившейся политической ситуации. Голдеру было больно смотреть на страдания родной страны, и он хотел увидеть ее возрождение. 5 ноября, накануне отъезда из Лондона в Россию, он написал коллеге из Стэнфорда, что радуется возвращению не больше, чем “путешествию в ад”. “Жизнь здесь тяжела, уныла и безнадежна, – писал он через две недели из Москвы. – Чем ближе мы были к России, тем острее я чувствовал тоску. Печаль, уныние, подавленность, упадок духа повсюду”[348]

. Он пытался подавить в себе порыв к состраданию и взглянуть на ситуацию с отстраненностью интеллектуала: “Но все это интересно с точки зрения социальной науки. Это жестокий социальный эксперимент[349].

В начале осени между московским руководством АРА и советскими лидерами установились хорошие отношения. 8 сентября в “Правде” опубликовали интервью с Хэскеллом, в котором он хвалил советское правительство за лояльность, особенно отмечая “честность и порядочность русских граждан”[350]

. Четыре дня спустя советское правительство создало Центральную комиссию по борьбе с последствиями голода (Поел едгол), тем самым возвестив о выходе на новый этап, который предполагал поддержку людей в пострадавших районах после победы над голодом. 16 сентября “Известия” провозгласили: “Хребет голода сломан”[351]. В том же месяце было приведено в исполнение решение прекратить питание взрослых и сосредоточиться на кормлении наиболее нуждающихся детей, принятое 30 июля на совещании руководителей АРА в Нью-Йорке. Планировалось, что АРА проведет небольшую операцию зимой и покинет Россию перед сбором урожая 1923 года.

Если из Москвы казалось, что миссия добилась успеха, в зоне голода складывалось совершенно иное впечатление. Из Пугачевского уезда докладывали о гибели посевов. Местный советский представитель при АРА в том же месяце сказал Сирилу Куинну, что ситуация хуже, чем годом ранее, и попросил не сокращать масштабы операции. Один сотрудник гуманитарной миссии описал увиденное в Пугачеве словом “холокост”[352]. Советское руководство, однако, и слышать не желало такие негативные оценки. Москва хотела, чтобы с голодом было покончено, и сообщала о победе над ним.