Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I

Николай, несомненно, пережил момент тревоги, как бы движение не захватило и его империю. Рядом с усилением полицейского террора, он обращается, как в 1826 г., к дворянству с призывом содействовать власти в охране «порядка» и с заявлением, что землевладельческие привилегии священны и неприкосновенны. Казалось, что предстоит и внешняя борьба, которую готова поднять революционная Европа против восточного самодержца.

Николай лично написал известный манифест 14 (26) марта 1848 г., в котором говорил о «новых смутах», взволновавших Запад Европы после «долголетнего мира», о «мятеже и безначалии», которые возникли во Франции, но охватывают и Германию, угрожают России; Николай призывает всех русских защитить «неприкосновенность пределов» империи, призывает их к борьбе «за веру, царя и отечество» и к победе, которая даст право воскликнуть: «С нами Бог, разумейте народы и покоряйтесь, яко с нами Бог». Это восклицание он с тех пор любил повторять по любому поводу.

Манифест был опубликован и по-немецки в берлинских газетах и прозвучал встречным вызовом русского самодержца революционному движению Запада. Нессельроде пришлось даже разъяснять в циркулярной дипломатической ноте, что манифест этот отнюдь не означает каких-либо наступательных намерений России. «Пусть народы Запада, – говорилось в этой ноте, – ищут счастья в революциях. Россия смотрит спокойно на эти движения, не принимает в них участия и не будет им противодействовать; она не завидует судьбе этих народов, даже если бы они вышли из смут анархии и беспорядка к лучшему для них будущему. Сама Россия спокойно ожидает дальнейшего развития своих общественных отношений от времени и от мудрой заботливости своего царя». Резко противопоставлялась консервативная Россия революционной Европе. Николай выступал перед Западом охранителем и опорой консерватизма и реакции. А обширная страна, ему подвластная, казалась безмолвной, покорной и крепкой базой для замкнутой в своих традициях тяжеловесной власти северного самодержца. Кипучая политическая жизнь Запада замирала у русской границы. И поэту, хвалителю николаевского режима, Россия представлялась спокойным и надменным, неподвижным и неизменным утесом-великаном, о который разбиваются волны взбаламученного революцией западного моря[8]

.

В идеологии николаевского времени Россия и Европа противопоставлялись как два культурно-исторических мира разного типа, несравнимых и несоизмеримых ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Политическая действительность, отражавшаяся в таких воззрениях, сводилась ко все большей изоляции России в системе европейских международных отношений. С мнимой уверенностью в своих силах николаевская Россия противопоставила себя и свои интересы европейскому политическому миру – на почве восточного вопроса. Назревший и все нараставший конфликт разразился по поводу борьбы за господство на Ближнем Востоке, привел к крушению всю николаевскую политическую систему, разбил и личную жизнь Николая.

VI. Неизбежная катастрофа