Российский либерализм: идеи и люди

В 1870–1880-х годах Кавелин становится все более пессимистичным. Его надежда на «великий компромисс» между сословиями и партиями явно терпела неудачу. Договариваться могут только ответственные личности, а их-то в России он и не видит. В «Задачах психологии» он писал о перспективе «обезличивания» российской жизни и политики: «Личностям предстоит обратиться в безличные человеческие единицы, лишенные в своем нравственном существовании всякой точки опоры и потому легко заменимые одни другими… Мы уже больше не боимся вторжения диких орд; но варварство подкрадывается к нам в нашем нравственном растлении, за которым по пятам идет умственная немощь…» В конце 70-х годов он согласен с И. С. Тургеневым, открыто полемизирует с «пушкинской речью» Ф. М. Достоевского. Упрекая последнего в несправедливом шельмовании либеральной интеллигенции, Кавелин закончил одно из своих писем к Достоевскому достаточно резко: «Стало быть, – скажете вы мне, – и вы тоже мечтаете о том, чтоб мы стали европейцами? – Я мечтаю, отвечу я вам, только о том, чтобы мы перестали говорить о нравственной, душевной, христианской правде и начали поступать, действовать, жить по этой правде!» Но, к несчастью, безумные, трагические герои Достоевского больше говорили о возможном будущем России и тем самым были много реалистичнее, чем публицистические сетования историка.

Допустить, что не все подчиняется рационально ориентированной науке, ее логике, Кавелин не мог. Даже в романе «Новь» близкого ему по духу Тургенева он не заметил тревожной ноты, на которой заканчивается произведение. «Безымянная Русь!» – так устами Паклина определяет Тургенев будущих творцов русской истории. Выступая в защиту «Нови», используя ее образы в своих статьях, в опубликованной за рубежом брошюре «Разговор с социалистом-революционером» (1880), Кавелин словно сознательно закрывал глаза на нелиберальные взгляды, характерные не только для героев Достоевского, но и персонажей Тургенева.

Самодержавный запрет на политическую свободу личности, часто оправдываемый либералами во имя «прагматических реформ», естественно, сказался на радикализации подпольных революционных кружков и партий. Пытаясь реформировать, «воспитывать» самодержавие, либералы упустили из виду радикалов, чувствовавших себя «орденом меченосцев», ибо только этот обезличенный психологический тип мог противостоять самодержавному государству, а в перспективе – построить его новый, тоталитарный вариант.

В последние годы жизни Кавелин пишет интереснейшие письма и трактаты, проповедуя труд в качестве основы человеческой жизнедеятельности; пытается восполнить недостаток психологических разработок проблемы личности (трактат «Задачи психологии», 1872); надеется на воспитательную силу искусства («О задачах искусства», 1878); пишет трактат по этике, посвященный молодежи («Задачи этики», 1884). Россия может превратиться в деловую созидательную страну, а русские люди – из обломовых в штольцев, полагал он. Кавелин чувствовал себя призванным проделать эту подготовительную работу в умах русских образованных людей. В 1885 году он писал графу Д. А. Милютину: «Смейтесь, а мне ужасно улыбается роль девы Орлеанской…»

Однако все кавелинские призывы к труду, к нравственности, к насаждению грамотности словно повисали в воздухе, не получая особого общественного резонанса в стране, раздираемой самодержавным охранительством с одной стороны и радикальной революционностью – с другой.

Скончался К. Д. Кавелин 3 мая 1885 года. Он был похоронен на петербургском Волковом кладбище рядом с другом своей юности Тургеневым. Его провожали в последний путь как одного из выдающихся мыслителей своего времени. «Учителю Права и Правды» – так было написано на серебряном венке, возложенном на могилу его учениками.

Борис Николаевич Чичерин: «В настоящее время в России потребны две вещи: либеральные меры и сильная власть»

Сергей Секиринский

Борис Николаевич Чичерин родился 26 мая 1828 года в семье крупного тамбовского помещика. Получив хорошее домашнее воспитание, он по достижении шестнадцати лет отправился в Москву готовиться к поступлению в университет. Его репетитором согласился быть профессор Т. Н. Грановский. Семь месяцев подготовки в университет, наполненные лекциями-беседами с наставником и общением с кругом близкой ему московской профессуры, стали, по воспоминаниям самого Чичерина, решающими в становлении его западнических воззрений. Он выбрал юридический факультет, где ему довелось слушать лекции того же Грановского, С. М. Соловьева, К. Д. Кавелина, П. Г. Редкина и других известных профессоров. Среди них Чичерин особо выделял своего первого учителя, считая себя обязанным Грановскому «большею половиною своего духовного развития». В ту пору умами историков и юристов владел Гегель, и на Чичерина сильно повлияла гегелевская философия, ставшая одним из основных факторов формирования его мировоззрения.