Российский либерализм: идеи и люди

Пафос Пушкина для него – «географические фанфаронады». Вяземский, собственно, повторяет свою мысль, высказанную более сдержанно в статье о первой московской мануфактурной выставке, – мысль о нравственном несовершеннолетии России. Ему абсолютно чужда идея мессианства; далека она и Пушкину, но, в отличие от него, современная Европа и происходящие в ней процессы не вызывают у Вяземского гневных инвектив – напротив, она представляется ему «возрождающейся». Он, несомненно, имел в виду национальное возрождение народов посленаполеоновской Европы, сопровождавшееся в ряде стран установлением демократических институтов. Россия оставалась в стороне от этих процессов – национальное возрождение было блокировано сохранением крепостного права. Вяземский отнюдь не считал за благо перенесение в Россию политических завоеваний европейских народов. Он неизменно оставался при убеждении об особости русских политических условий: «В отличие от других стран, у нас революционным является правительство, а консервативной – нация».

Собственно, эта парадигма оставалась неизменной, определяя общественную позицию Вяземского, на протяжении всей его долгой жизни, вместившей царствование трех императоров. Внешне он неуклонно поднимался по бюрократической лестнице. В августе 1855 года был назначен товарищем министра народного просвещения и возглавил цензурное ведомство; его деятельность на этом поприще вызвала резко негативное отношение со стороны как консервативных, так и леворадикальных кругов. После отставки в 1858 году Вяземский причислен к Сенату; в 1866-м – назначен членом Государственного cовета. Глубоко неудовлетворенный своей государственной деятельностью, он продолжает размышлять над историей России, становится одним из основателей Русского исторического общества. Поздние размышления фиксируют неизменность либеральной первоосновы его общественно-политических убеждений при решительном осуждении любых форм экстремизма.

Один из самых блестящих людей пушкинского круга литераторов, П. А. Вяземский преломил и выразил целую эпоху русской общественно-политической жизни. Разгром декабризма, став пиком его политической оппозиционности, оказался в то же время началом «примирения» с действительностью, все большего укоренения на позициях консерватизма, подчас отделенного от реакционности только зыбкой границей. В отличие от Пушкина, он шел не к сближению, а к противостоянию с нарождавшейся демократической идеологией, уже лишенной той мещанской окраски и ориентации, которой была отмечена булгаринская струя в литературно-общественной жизни 1830-х годов. Вместе с тем Вяземский всегда оставался на позициях приверженности общеевропейскому гуманизму, органично совмещавшемуся в его мировоззрении с идеей национальной самобытности.

Тимофей Николаевич Грановский: «Рано или поздно действительность догонит мысль…»

Андрей Левандовский

Тимофей Николаевич Грановский (1813–1866) – один из самых ярких лидеров русского «западничества» 1840-х – начала 1850-х годов, ставшего важнейшим источником позднейшего русского либерализма. Интересно, однако, что при том огромном интересе, который вызывал, вызывает и, несомненно, будет вызывать русский либерализм, западничество как цельное историческое явление до сих пор мало изучено.

Причина, по-видимому, в тех вполне объективных трудностях, с которыми сталкивается каждый исследователь, обращающийся к русскому западничеству. Размытость, незавершенность этого явления очевидна, а отсутствие четких организационных форм и недвусмысленно сформулированных программных документов бросается в глаза (в этом отношении более поздних либералов-политиков, например кадетов или октябристов, изучать, наверное, легче).

При исследовании сообщества незаурядных людей, с одной стороны, объединенных общими идеями и схожим мировоззрением, а с другой – ревниво отстаивающих собственную духовную свободу, всегда возникает множество проблем. Иметь дело с яркими индивидуальностями гораздо труднее, чем с дисциплинированной партийной «командой», состоящей, за исключением нескольких лидеров, из посредственностей.

Если проводить возрастные аналогии, западничество можно уподобить младенчеству русского либерализма. Известно, что в детстве мир кажется совсем иным, чем во взрослом состоянии: он текуч, изменчив и неустойчив. Окружающая действительность воспринимается непосредственно, тогда как в мире взрослых господствуют сухие рациональные правила и догмы. Поэтому детство – возраст волшебный, когда от мира ждут чудес. С годами это проходит, жизнь входит в свою колею, будничные, рутинные проблемы наполняют существование. На этой упорядоченной стадии бытия воспоминания о детстве приобретают еще более сказочный, мифологический характер – и в то же время становятся все более необходимыми.