Ростов Великий

— Никогда еще я не собирал такую большую рать. Константину и Мстиславу не сдобровать. Их войско, почитай втрое меньше, оно будет на щите. После победы я, по праву старшинства, оставлю себе лучшую волость Ростово-Владимирскую, мой второй брат Ярослав заберет волость Новгородскую, третий брат Святослав — Смоленскую, ну а Киев, — лицо Юрия стало пренебрежительным, как будто он говорил не о матери городов русских, а о каком-нибудь захолустном городишке, — пущай пойдет кому-то из князей черниговских.

— Кинем, как собаке кость, — хихикнул один из бояр.

Бояре не зря посмеивались над Киевской землей: «даже мизинные люди владимирские стали свысока посматривать на другие области Русской земли».

За

хмелевший боярин Ратибор, молодой, богатырского вида, новый (после гибели Юряты) любимец князя Юрия Всеволодовича, хвастливо молвил:

— Не бывало того ни при деде, ни при отце вашем, чтобы кто-нибудь вошел ратью в могучую землю Суздальскую и вышел из нее со щитом. Да пусть хоть соберется вся земля Русская — и Галицкая, и Новгородская, и Рязанская, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, пусть придет на помощь врагам вся земля Половецкая, даже тогда мы раздавим Константина и Мстислава, как вонючих клопов, да мы их седлами закидаем и кулаками побьем!

В хвалебные речи вмешался старейший боярин Андрей Станиславич Творимир, кой много повидал на своем веку:

— Позволь и мне, великий князь, сказать слово.

Юрий Всеволодович глянул на старика с подчеркнутым равнодушием. Этого боярина давно все считали выжившим из ума: ему уже под семьдесят, а он, глупендяй, в поход снарядился.

— Сказывай уж, — ворчливо дозволил Юрий Всеволодович.

— Прости, великий князь, но скажу в глаза. Не зря люди говорят: не хвались, идучи на рать, а хвались, с рати идучи. Хвастливое слово гнило. Советую тебе, князь Юрий, и братьям твоим Ярославу и Святославу, замириться со старшим братом вашим Константином Всеволодовичем и отдать ему старейшинство.

По шатру понесся недовольный гул.

— Да как ты смеешь, неразумный старец, такое предлагать?! — вскричал боярин Ратибор.

Юрий Всеволодович, с трудом сохраняя выдержку, поднял руку.

— Пусть договаривает.

— И договорю, князь… Отмени битву. В войске Константина не токмо Мстислав Удалой, но и великие богатыри: Добрыня Рязанич, Нефед Дикун, Тимоня Златой Пояс и Тороп, кои под началом самого Алеши Поповича. Все они храбры, как львы и не слышат на себе ран, Алеша Попович…

— Буде! — взорвался от ярости Юрий Всеволодович, кой люто возненавидел Поповича с тех пор, когда тот убил его любимца Юряту. — Прочь с глаз моих, безумец!

Согбенный, побледневший Творимир шагнул к пологу шатра, затем обернулся и молвил в заключение:

— Охолонь, князь, пока не поздно. Замирись с братом.

— Про-о-очь!

И великий князь, и бояре долго не могли остыть. Каждый осуждал «безмозглого» старика и каждый верил в блестящую победу.

— Алешка Попович последний день живет. В сече я смахну мечом его башку, вздерну на копье и покажу всему вражьему войску, — заверил Ратибор.

Еще за два дня до битвы Юрий Всеволодович приказал обвести свой стан плетнем и насовать в него кольев (был обычай отгораживаться и засеками).

Сеча началась перед полуднем. Ростовская конная дружина и пешцы-ополченцы неторопко, но уверенно двинулись на полки Юрия. Мстислав же Удалой дал новгородцам выбор:

— Как сражаться хотите — на конях или пешем?

Новгородцы ответили:

— Не желаем помирать на лошадях. Станем биться пешем, как бились наши отцы на реке Колакше, под Юрьевом Польским, — «и, сбросив с себя сапоги, побежали босые на неприятеля».

Страшной, трагичной была эта междоусобная сеча. Русич убивал русича, убивал зло, остервенело. (Эх, остановить бы, остановить бы их, Господи! Молодые мужики в самом соку поливали обильной кровью зазеленевшую пойму реки Липицы. Зачем же вы, русские князья, привели тысячи соотичей на смертельную схватку, зачем?! Вы раздробили Русь, уложили в землю, ради корысти своей, едва ли не треть ратников государства. И это незадолго до нашествия несметных татаро-монгольских туменов.[29] Зачем?!.. Нет, сечу уже не остановить).

Богатырствовали Мстислав Удалой и Алеша Попович со своими верными содругами. Где-то через час, к Алеше прорубился могучий Ратибор и закричал на всю рать:

— Ныне ты умрешь, Олешка Попович![30]

Ах, какой это был поединок! Оба в сверкающей золоченой броне, с круглыми червлеными щитами и крепкими булатными мечами. Ни Алеша, ни Ратибор, известные удальцы на всю Русь, никогда не ведали поражений, каждый верил в свою необоримую силу. Долгим и утомительным был этот поединок. Более грузный Ратибор начал уставать, сберегая силы, все реже и реже взмахивал он крыжатым мечом, все чаще и чаще прикрывался щитом. У Алеши же, менее высокого и более легкого, казалось, удвоились силы. Одним из могучих ударов он рассек щит Ратибора пополам, другим — сбил с головы неприятеля стальной шелом, третьим же ударом он рубанул Ратибора по голове. Богатырь тяжелым кулем сполз с седла наземь, левая нога застряла в серебряном стремени.