Ростов Великий

Любава в длинной льняной сорочке, опоясанной шелковым пояском, стояла у распахнутого окна и вглядывалась в дремотное, безмятежное озеро, по коему шли две купеческие ладьи. Никогда еще в своей жизни она не видела ни такого огромного озера, ни диковинных кораблей, о коих слышала только в сказках.

Двери были открыты, поэтому Любава не слышала, как в светелку вошел боярин. А тот, полюбовавшись длинными, раскинутыми по всей спине роскошными девичьими волосами, нарочито попенял:

— Тебя, хворобая, нельзя и на минуту одну оставить. Кто же тебе дозволил с постели подниматься?

— Ой! — с притворным испугом воскликнула Любава и юркнула в постель.

А Неждан Иванович порадовался: и вовсе Любава на поправку пошла, еще день, другой — и лекарю Епифану в светелке делать будет нечего.

Корзун подсел к постели, с доброй улыбкой глянул на девушку.

— Ну, как ты сегодня, Любавушка?

— Как видишь, Неждан Иванович. По светелке бегаю, — с лукавинкой поглядывая на боярина, рассмеялась Любава.

— Ну, слава тебе Господи. Скоро совсем поправишься.

— Да я и сейчас здорова. Надоело на пуховиках отлеживаться. Пусть лекарь Епифан больше не приходит.

— Того запретить не могу, Любавушка. Ему-то лучше ведать — миновал ли твой недуг. Ведь, почитай, из мертвых тебя поднял.

— Не он, а ты, ты, боярин! — воскликнула Любава и почему-то смущенно уткнулась в подушку. Лицо ее зарделось.

Смущение девушки невольно передалось и Неждану Ивановичу. Чем чаще он виделся с Любавой, тем всё больше ему нравилась это «дите природы».

— Я вот всё лежу и думаю, — через некоторое время заговорила Любава, — зачем ты, боярин, меня в лесу разыскивал?

— Зачем?

Теперь вспыхнуло лицо и Неждана Ивановича. Он долго не отвечал, а затем взял теплую ладонь Любавы в свои руки и признался:

— Тогда, в зимнем лесу, поглянулась ты мне, Любавушка. На мою покойную жену уж очень похожа. А коль поглянулась, из сердца не выкинешь. Вот и надумал тебя разыскать. И, видит Бог, пришел я вовремя.

Любава закрыла глаза, сердце ее взволнованно забилось. Ведь и боярин поглянулся ей с первой же встречи…

Они обвенчались через три месяца.

После свадьбы, на коей присутствовали княгиня Мария и Борис Василькович, Корзун надумал сделать боярыне Арине Григорьевне богатый подарок.

— Порешил я, милая теща, тебе новые хоромы возвести. Станешь жить от меня самостоятельно, сама себе хозяйка. И холопов тебе подберу, и казны не пожалею. Живи вольно, как душа захочет.

— Спасибо на добром слове, Неждан Иванович. Славный ты человек. Но ничего мне не надобно. Мне без Любавушки и дня не прожить. Коль хочешь одарить меня, то оставь в своих хоромах. Хочу Любавушку каждый день видеть. Не пройдет и много времени, как у вас сын или дочь появятся. Куда уж мне, бабушке, от внучат в отдельные хоромы? Лучшей мамки[251] тебе и не сыскать.

— Благодарствую, Арина Григорьевна, — поклонился в пояс Неждан Иванович. — Весьма рад твоему решению. Так-то и впрямь будет лучше, ибо я не часто в хоромах засиживаюсь.

Арина Григорьевна с трудом привыкала к новой жизни. Когда дочь была в тяжелом состоянии, она, забывшая обо всем на свете, ведала только свое любимое чадо, но затем, когда Любава обрела прежнее цветущее здоровье, Арина Григорьевна то и дело стала вспоминать деревушку Нежданку, свою избу, лес и свои повседневные дела. Просыпаясь утром, она с беспокойством поднималась с постели. Господи, проспала! Надо бежать на двор и Миланку кормить. Заждалась, поди.

Совала ступни в мягкие сафьяновые чеботы и застывала на месте, с удивлением оглядывая нарядные зажиточные покои. И только через минуту приходила в себя. Опускалась на постель и, покачивая головой, с некоторым удивлением думала: «Надо же так к Нежданке сердцем прикипеть. Свыклась за семнадцать лет. Теперь надо к новой жизни привыкать, новому укладу — праздному и бездельному».

С утра до вечера вокруг нее сновали молодые служанки, испрашивая, какие питья и яства к столу подать, что на обед сготовить, какое платье подавать к выходу в храм…

Арина Григорьевна многое уже забыла из своей юной жизни, когда была боярышней и бойко распоряжалась сенными девками[252]. Теперь, чтобы не выглядеть «подлой крестьянкой», надо заново всё вспоминать, а то девки и так уже украдкой посмеиваются, дивясь загадочной новоиспеченной боярыне.

Не вдруг привыкла к боярским хоромам и Любава. Богатое убранство терема и нарядные люди, окружавшие ее, казалось ей сказочными. Окрепнув после недуга, она с интересом ходила по диковинным сеням и присенкам, горницам и повалушам, башенкам-смотрильням и гульбищам, устланными красивейшими коврами, обитыми дорогими материями и изукрашенными дивной деревянной резьбой. Изумлялась, ахала, приходила в восторг.

Но так продолжалось всего несколько дней. Как-то она проснулась и молвила служанке:

— Страсть по лесу соскучилась. Хочу в лес. Весь день буду по нему бродить!

Служанка с удивлением глянула на боярышню.

— В лес?.. Без дозволения боярыни тебе, Любава Федоровна, и на улицу-то нельзя выходить. С этим у нас строго.