Суметь доказать — возможно, даже стать свидетелем самого факта, — что все твари создаются полностью сформированными и имеющими свой конечный облик; убедительно опровергнуть бесхребетно анонимного автора «Рудиментов естественной истории мироздания» и его сторонников, носящихся с еретической теорией, будто высшие формы «происходят» от низших… Подобное достижение победно увенчало бы Естественную Теологию и гарантировало бы, что имя Луи Агассиса будет жить столько, сколько люди станут чтить свои бессмертные души.
К утру четверного дня, когда витающий вокруг Агассиса паточный дух был уже лишь чуть сильнее того, какой можно почувствовать, если бы в соседней комнате разбили пузырек с эссенцией из сахарного тростника, ученый несколько смягчился — и к человечеству в целом, и к своим домочадцам в частности. Едва он собрался впервые за несколько дней выйти из своего святого святых, как раздался осторожный стук в дверь.
В проеме появилась голова Джейн:
— К вам посетители, сэр. Два француза…
— Конечно, конечно. Ведите их. И, Джейн…
— Да, сэр?
— Вы сегодня удивительно хорошенькая, моя дорогая. Вам кто-нибудь говорил о вашем сходстве с шоколадницей Констебля? Нет? Ах, и какой кокетливый у вас смех! Может, чуть позже?…
— Господи помилуй, сэр, уж и умеете вы вскружить девушке голову! Не захочешь, а подумаешь, правда?
Взметнув оборками, Джейн исчезла, и вошли посетители.
Один был толстяк на тоненьких ножках, лет шестидесяти, фатоватый: на обшлагах и на вороте камзола — кружева, в руке — трость с золотой рукоятью. Его спутник, чья пышная шевелюра походила на стог сена, был много моложе, и платье на нем было более строгое. Из их поз и поведения по отношению друг к другу следовало, что это учитель и ученик или наставник и подмастерье. От обоих исходили тревожные флюиды отрешенного фанатизма, который был у младшего, пожалуй, более явным — или он хуже умел его скрывать.
Заговорил старший:
— Мсье Агассис, позвольте представиться. Я Йозеф Мария Гёне-Вронский [125]
, а это Альфонс Луи Констан.— Леви, — замогильным голосом перебил его младший. — Меня зовут Элифас Леви [126]
, маг Сарната, пророк Неведомого Кадата.Гёне-Вронский как будто немного смешался.
— Хе-хе, ладно, пусть ты будешь многотитулованным, Леви. Прошу простить мою забывчивость, твоя Возвышенность. Гм. Как бы то ни было, мы явились сюда, мсье Агассис, как посланцы ордена, о котором вы, возможно, слышали. Имя Мартина Паскалли вам знакомо?
Агассису вспомнилось обвинение, которое выдвинул в ночь своего прибытия Цезарь, будто барон Жорж Кювье, первый патрон Агассиса, был связан с тайным обществом, известным как мартинисты. Не их ли подразумевает Гёне-Вронский?
Натуралист разыграл неведение:
— Нет, кажется, нет. Подождите-ка… Разве не так звали вымышленного ученого у Вольтера?
Гёне-Вронский выдавил холодный мертвящий смешок.
— Хе-хе, очень остроумно так сыграть на имени доктора Панглосса. Я ценю чувство юмора в противнике. Но нужно уметь видеть грань между каламбуром и вещами, смертельно серьезными. А фетиш Готтентотской Венеры определенно относится к последней категории.
Агассис уже открыл было рот, чтобы все отрицать, но Гёне-Вронский его опередил:
— Прошу вас, не оскорбляйте моей интеллект, уверяя в своем неведении. Я знаю, что вы встречались с моим соотечественником Костюшко. Поверьте, это непредсказуемый человек и последний негодяй. Даже разделяя — до некоторый степени — его веру в неизбежно славное предназначение Польши, я не могу одобрить его анархизм. Этот человек — чернейший хаос во плоти, ходячий Армагеддон, и советую вам серьезно подумать о том, чтобы расторгнуть любой договор, который вы с ним заключили.
— Договор? Никаких договоров я не заключал. Да ведь он пытался меня убить…
Гёне-Вронский развел руками.
— Ну, вот видите? Пытаться убить своего партнера. Как я вас заверил, он не заслуживает ни малейшего доверия.
— Погодите-погодите, партнерами мы никогда не были!
— Фу, прошлые союзы быльем поросли, крови не стоят, которой написаны. Само собой разумеется, я могу рассчитывать на ваше содействие? Если вы найдете фетиш первым, то, разумеется, передадите нам. В конце концов, мы ведь представляем старых соратников вашего барона Кювье.
— Я все еще не могу освоиться с тем фактом, что барон был членом вашей секты. Разумеется, это было лишь минутное увлечение… Нет, ваши надежды напрасны. Я никогда не уступлю фетиш оккультистам вроде вас. Если я его найду, то намерен использовать в чисто научных целях ради совершенствования всего человечества.
— Не пытайтесь навязать мне тот же дешевый вздор, который сбываете на публичных лекциях механикам и клеркам, мсье! Я знаю, что, как и все мы, вы жаждете только чистой силы. Но предупреждаю вас, сила, заключенная в фетише, мощнее, чем вам кажется, и неизбежно вас проглотит.
Все это время Констан — или Леви — смотрел на Агассиса самым свирепым и определенно внушающим тревогу взглядом. Теперь вдруг его глаза закатились, и он издал череду бессмысленных гортанных звуков. Агассису показалось, что он проскрипел:
— Йи, шуб ниггер гнев!