Ровно в полдень

— Убирал столики в ресторане. Половину выручки отдавал матери. Знаешь, это ничего не изменило в наших отношениях, но тогда я начал думать, что так пожалуй, и должно быть — мать-одиночка, трудный ребенок. У нее просто не было времени на меня.

Он немного помолчал, прислушиваясь к крику козодоя.

— На самом деле это не так. Ты же сама мать-одиночка и понимаешь, что это не так.

— Я понимаю, что так не должно быть.

— Когда мне исполнилось восемнадцать, она сказала, что мне пора жить отдельно. Тогда я подыскал себе жилье. Шло время, и однажды я подвез того парня с пустым бумажником. Мы познакомились, разговорились, и очень скоро я встретился с его семьей. Отца у него не было — он умер, когда Фин был совсем ребенком. Но это ничего не значило, потому что у его матери всегда было для него время.

Фиби вспомнила Ма Би — большие руки, внимательные глаза.

— У нее было много детей, и для всех у нее находилось время — и для меня тоже. Тогда-то я понял, что не все живут так, как мы.

Прислушавшись, он сделал шаг в сторону двери.

— Должно быть, это пицца. Я вернусь через минутку. Если это Тито, ему захочется перекинуться со мной парой слов.

— Жду тебя.

На небосклоне уже показались первые звезды. Разглядывая притихший сад, Фиби неторопливо потягивала вино. Наверняка он думал, что дом, сады, вся эта красота позволят ему наконец привлечь к себе внимание матери. Совершенно очевидно, что и это не сработало.

Так почему же он остался здесь? Разве ему не было больно от воспоминаний?

Дункан вернулся назад с коробкой пиццы, парой тарелок и целой стопкой салфеток.

— Давай я займусь этим. Не хочешь рассказать мне все до конца?

— Мы уже, собственно, дошли до покупки лотерейного билета.

Пока Фиби расставляла тарелки и раскладывала салфетки, Дункан зажег несколько свечей.

— Это была такая шумиха! Сама понимаешь, моя удача не могла остаться незамеченной. Пару дней я пил не просыхая. Первым моим здравым поступком стало решение пойти к Ма Би. Я купил такую маленькую медную бутылку — вроде тех, в которых держат джиннов. А потом попросил Ма Би потереть ее и загадать три желания. Я собирался выполнить все три.

— Удачная мысль, — заметила Фиби, присаживаясь за стол.

— Тогда я казался себе чертовски умным. Прекрасно, сказала Ма Би, у нее действительно есть три желания. Для начала она хочет, чтобы я перестал швыряться деньгами, как законченный идиот. Во-вторых, ей бы очень хотелось, чтобы я ухватился за эту прекрасную возможность и добился наконец чего-нибудь путного. Должно быть, я выглядел тогда как воздушный шар, из которого выпустили весь воздух, потому что Ма Би расхохоталась и еще долго смеялась, глядя на мою физиономию. Ну а если я хочу сделать ее счастливой, добавила она, то могу купить ей пару красных туфель на каблуке, размер девять. Только представьте, что это будет за зрелище, когда она пойдет в них в воскресенье в церковь!

— Ты должен обожать эту женщину.

— Все так. А еще я постарался сдержать слово и выполнить все три обещания. Проще всего было с туфлями. Не швыряться деньгами, как идиот… С этим оказалось проблематичнее. Вокруг меня постоянно крутились какие-то люди. Деньги уходили на всякую ерунду — просто потому, что это позволяло мне почувствовать свою значимость. И так до тех пор, пока я вдруг не осознал, что это и в самом деле чертовски глупо.

— Ну да. Но ты-то ведь не глупец.

— Бывало в моей жизни всякое. — Дункан разложил пиццу — сначала Фиби, затем себе. — Эту землю я купил для матери, построил здесь дом. Она не раз говорила, что охотно уедет из этого проклятого города. Теперь я мог это устроить. И уж теперь-то она должна была обратить на меня внимание. Разумеется, я и раньше давал ей деньги. Перевез ее из нашей квартирки в чудесный маленький домик — пока этот еще не был готов. А тут еще появился мой папаша — спустя столько-то лет. Но с этим было все просто. Я дал ему двадцать пять тысяч, а большего он и не просил. Но прежде Фин составил для меня что-то вроде договора. Согласно этой бумаге родитель уже не мог предъявить ко мне каких-либо претензий. Если бы он снова стал требовать у меня деньги, то легко мог бы угодить под суд. Возможно, другой бы на его месте поторговался, но отец забрал свои двадцать пять тысяч и снова отбыл в неизвестном мне направлении.

— Все это наверняка ранило тебя.