Майлз садится на огромного черного жеребца – ну разумеется, – и через несколько минут мы уже разъезжаем в парке за дворцом, как влюбленная парочка из рекламы прокладок.
С ума сойти, до чего нелепо.
Но парк очень красив. Я готова это признать – если не обращать внимания на то, как страшно сидеть на спине у тысячефунтовой зверюги. Небо синее и почти безоблачное, вокруг зелено и почти безлюдно, не считая нескольких бегунов и девочки, которая выгуливает неимоверно милую белую собачку.
И, конечно, не считая фотографов. Я вижу их на краю парка – троих мужчин, которые почти неотличимы друг от друга в своих свитерах, мешковатых джинсах и кедах.
Чтобы отвлечься от них, я заставляю себя улыбнуться Майлзу и спрашиваю:
– Значит, это твое первое нормальное свидание?
В седле он чувствует себя заметно спокойней, чем я, и просто держит поводья в руке, в то время как я стискиваю их побелевшими пальцами.
– Вообще-то, это наше четвертое свидание, считая встречу в твоей комнате, скачки и вечер в клубе, – отвечает он, и я слегка выпрямляюсь.
– В таком случае, ты худший парень на свете.
– Я это слышу не впервые, – парирует Майлз, и я поворачиваюсь к нему.
– Ты с кем-то встречался? С настоящей живой девушкой?
Покачав головой, Майлз перекладывает поводья из одной руки в другую.
– Давай прибережем этот разговор для пятого свидания, ладно?
Его конь рысит вперед, и я легонько касаюсь боков своей лошади пятками, чтобы поравняться с ним. Слава богу, кобыла слушается, и я догоняю Майлза, стараясь не думать о том, что фотографы запечатлеют мою трясущуюся грудь.
– А что, будет пятое? – спрашиваю я. – Может, мы просто покатаемся… и всё?
Майлз окидывает меня взглядом. Светлые волосы падают ему на лоб, а глаза сегодня кажутся особенно зелеными. Возможно, Глиннис выбрала этот парк, чтобы выставить Майлза в самом выгодном свете. Кто знает?
– Кажется, они хотят, чтобы мы вместе пошли на бал, – говорит он, широко улыбаясь для фотографов.
– Бал? – повторяю я, отвечая такой же радостной улыбкой и слегка наклоняя голову набок.
Надеюсь, этот снимок появится хотя бы на одной обложке. Я уже давным-давно так не скалилась.
– Послезавтра мы едем на север, – объясняет Майлз, слегка усмехнувшись и протянув руку, чтобы на мгновение коснуться моей. – В Бэрд-хаус. Там состоится бал в честь Элеоноры и Алекса, и если Глиннис не заставит нас разыгрывать парочку, я съем это седло.
– Подавишься. А я с удовольствием понаблюдаю, – отвечаю я, отбрасывая волосы на спину.
Снова смех – и я готова поклясться, что в глазах Майлза появляется искреннее тепло. Я всерьез задумываюсь – он что, раньше никогда не смеялся?
Справа вдруг раздается тявканье, и я, повернувшись, вижу, что прелестная белая собачка, которую я видела раньше, несется через парк, переполняемая жаждой крови. Ее явно привлекает стайка птиц на дорожке прямо перед нами.
Собачка совершенно безобидна, но Ливингстон так не считает. Моя покладистая и спокойная лошадка вздрагивает и принимается рыть копытами землю, а когда собака приближается, Ливингстон совершенно теряет присутствие духа, испуганно ржет и отрывает передние ноги от земли.
Я взвизгиваю и, вместо того чтобы держаться за повод, мертвой хваткой вцепляюсь в гриву. Весь мир превращается в сумасшедшую смесь лая, ржания, моих собственных пронзительных воплей и мелькающих перед мысленным взором заголовков, которые гласят: «Сестра будущей принцессы погибла, упав с лошади во время фальшивого свидания!»
А потом Ливингстон опускает копыта, продолжая копать землю и вздрагивать, и я вижу, как рука с длинными изящными пальцами стремительно хватает ее за повод.
Майлз.
Его лошадь стоит рядом, и наши колени сталкиваются, пока он пытается усмирить Ливингстон. Я судорожно хватаюсь за повод, за седло, за что попало.
Я хочу слезть.
Вдруг сильная рука обвивает мою талию. Майлз втаскивает меня к себе на седло, так что задницей я больно стукаюсь о луку.
Я испуганно смотрю на него. Мои руки покоятся на плечах у Майлза. Я почти лежу перед ним, лука седла врезается мне в бедро, и… господи помилуй, он просто перетащил меня с моей лошади на свою?
Ну да.
Это романтика какого-то нового уровня, и я понятия не имею, что делать.
Майлз по-прежнему обнимает меня одной рукой, а другой держит поводья своего коня. Он наклоняется, чтобы подхватить повод Ливингстон.
– Всё в порядке? – спрашивает он, как будто ничего особенного не произошло.
Я могу лишь кивнуть.
Наверное, для Майлза этого достаточно, потому что мы поворачиваем и едем обратно к замковым конюшням. Я по-прежнему держу его за плечи – точнее, цепляюсь за них – и вижу за нашей спиной фотографов. Они делают снимок за снимком, запечатлевая, как я сижу на лошади впереди своего «парня», обвив его руками.
Глядя снизу вверх, я рассматриваю легкую золотистую поросль на подбородке Майлза и пытаюсь что-нибудь придумать. Сердце по-прежнему продолжает бешено колотиться после выходки Ливингстон, но, честно говоря, дело не только в этом.
– Глиннис просто описается от радости, – наконец говорю я, и Майлз издает звук, похожий на смех.