Роза и Крест

Начальная школа стала для нее кошмаром с той самой первой линейки. Когда десятиклассники подошли к малышам, чтобы взять их за руки и отвести в школу, Фрида окончательно растерялась и забилась в угол. В итоге в здание она вошла одна, замыкая колонну одноклассников. Так рядом с ее внутренним одиночеством поселилось чувство отверженности. «Я совсем не такая, как они», — думала Фрида, сжимая в руке хрупкие стебли гвоздик, которые ей так и не довелось вручить никому из десятиклассников. Глядя на движущуюся впереди толпу, она думала, что все эти люди, большие и маленькие, будто бы давно знакомы друг с другом, и лишь она среди них чужая.

Один из стеблей, зажатых в ее руке, сломался во время торжественной суеты, цветок беспомощно свесил алую голову. Фриде так жалко стало эти никому не нужные цветы, которые словно готовились к торжеству, распушив яркие лепестки и горделиво вытянувшись на тонких ножках, а теперь выглядели растерянными и поникшими. Ей так жалко стало сломанную гвоздику и себя.

Со временем чувство собственной обособленности так и не исчезло. Ей казалось, что от шебутных одноклассников исходит угроза, они были активными и задиристыми. На переменах Фрида отсиживалась в укромных местах, чтобы ее случайно не увлекли в хаотичную суету, в которой она не могла угадать ни логики, ни закономерности. Она оставалась одна, вглядываясь в свой второй мир. Он по-прежнему был пустым и мертвым, но зато его территория безраздельно принадлежала ей. В нем она чувствовала себя не счастливей, но спокойней.

Когда ей исполнилось девять, бабушка предложила выбор: музыкальная школа или художественная. Так Фрида начала рисовать. Постепенно, одно за другим, в ее втором мире стали появляться рисунки и красочные картины. В реальности она складывала свои творенья в большую черную папку. В иллюзорном пространстве каждая работа находила свое место среди руин. Фрида аккуратно расставляла их вокруг себя, прислоняя картинки к обломкам, и среди серой пустоши запестрили краски. Неодушевленные, но все же.

Взрослея, Фрида продолжала существовать между двух миров, которые уже мало чем походили друг на друга. В этом, реальном, жизнь текла своим чередом, являя что-то новое и требуя от Фриды определенных действий, поступков. В том, другом, ничего не менялось, кроме, разве что, образа маленькой девочки, сидящей посреди пустыни и количества картин.

Со временем девочка поджала по-турецки ноги, потом уселась в позу Лотоса, опустив запястья на колени, сведя в круги большие и средние пальцы. На руках ее появлялись замысловатые кольца и браслеты из белого металла, по спине медленно растекалась многоцветная татуировка, выписывая цветочные орнаменты шипастыми вьюнами. Ее тело становилось крепче, тоньше. Волосы потемнели, улеглись в короткую стрижку, обнажив тонкую шею. Но она по-прежнему сидела на том же месте, наблюдая, как по мертвой земле стелется паутина трещин и сухой горячий ветер гоняет перекати-поле вдоль линии горизонта.

Обитая на пустоши, где не было жизни, Фрида поняла, что ее мир лишился божества — потому он пуст и мертв. Единственное одушевленное существо в этом бесконечном пространстве — она сама. Значит, она и есть Бог, юный и пока не умеющий превращать мертвое в живое.

Иногда в ее мире мелькали тени. Бесплотные силуэты, ползущие темными пятнами по земле, меняющие очертания, искаженные руинами. Тени были разных размеров, плотности, бледнее и ярче. Одна из них, самая большая и темная, тревожила Фриду сильней остальных. Навязчивый силуэт приходил в ее мир, заволакивая пространство чернотой, накрывал собой ее картины, тянул к Фриде уродливые руки. Фрида боялась его. Эта тень внушала ей ужас и отвращение. Поначалу она не понимала, как избавить от нее свой мир. Но однажды, когда черные пальцы в очередной раз потянулись к ней, а ощущение ужаса стало невыносимым, Фрида яростно выкрикнула: «Я здесь Бог!» — и тень исчезла.

Лишь с появлением Макса все тени окончательно померкли. С неба в ее мире сорвались первые капли влаги, которые жадно впитала земля, пробились ростки, набухли почки, первые бабочки дрогнули крыльями, сбросив сухие, полые коконы. Юный Бог разгадал тайну жизни.

* * *

— Но почему «Вожделение»? — спросил Давид несколько напряженно. — Вы же собирались написать «Исправление»…

— Я передумала. Эта карта слишком геометрически выверенная, холодная. Мне захотелось изобразить что-то более живое и теплое.

— Я прошу вас впредь давать мне более точную информацию о том, в каком порядке вы намерены рисовать фигуры, — в его чертах на мгновенье проявилась старческая брюзгливость.