Роза и Крест

— Верую в единого, тайного и невыразимого господа; и в единую звезду в сонме звезд, из огня которой мы созданы и к которому мы возвратимся; и в единого отца жизни, тайну тайн, имя же его хаос, единственного наместника солнца на земле; и в единый воздух, питающий все, что дышит. И верую в единую землю, нашу общую мать, и в единое лоно, из которого все люди произошли и в котором они упокоятся, тайну тайн, имя же ее Бабалон. И верую в змея и льва, тайну тайн, имя же его Бафомет. И верую в единую Гностическую Католическую Церковь света, жизни, любви и свободы, чье слово закона есть Телема. И верую в общение святых. И, поскольку пища и питье преобразуются в нас ежедневно в духовную сущность, верую в чудо мессы. И исповедую единое крещение мудрости, посредством которого мы совершаем чудо воплощения. И исповедую, что моя жизнь едина, единственна и вечна, она была, есть и грядет. Аум, Аум, Аум…[9]

Телемитская молитва разнеслась по залу. Заиграла музыка, в центр помещения вышел Давид, в руке его был кинжал. Он прикоснулся рукой ко лбу и издал гортанный звук «атээ», затем дотронулся до груди, сказав «мальхут», прикоснулся к правому плечу — «вэ-гвура», к левому — «ве-гдула». Потом соединил ладони в районе солнечного сплетения, по-прежнему сжимая в одной из них кинжал, и издал дрожащее «ля-олям». Наконец, он вскинул руку с кинжалом вверх и произнес «амен».

Стоя к Фриде лицом он стал чертить в воздухе пятиконечную звезду, рука его замерла, голос провибрировал «йод-хей-вав-хей». Проведя кинжалом в воздухе дугу, он повернулся к Фриде боком — «адонай». Еще дуга, теперь он стоял спиной — «эхйэ». Снова поворот, дуга и пентаграмма в воздухе — «агла».

Затем он развернулся к ней, развел руки в стороны и заговорил:

— Передо мной… Раваэль. Позади меня… Габриэль. Справа от меня… Микаэль. Слева от меня Уриэль. Вокруг меня пылают пентаграммы, и в колонне сияет шестиконечная звезда.

Когда он произносил имена, голос его звучал иначе, будто звуки вырывались не из гортани, а прямо из утробы. Он повторил крестное знамение, с которого начал ритуал, поочередно прикасаясь ко лбу, груди, плечам, и завершил его словом «амен».

Фрида сидела не шевелясь, еле дыша, совершенно не понимая, что происходит и какова ее роль в этом действе. Давид приблизился к ней и нараспев заголосил:

О, Ты, кто есть Я, и превыше всего, что я есть,

Кто не имеет природы и имени,Кто есть, когда все помимо Тебя исчезает,Ты, сердце Солнца и его тайна,Скрытый источник всех ведомых и неведомых вещей,Ты, отстраненный и единственный,Ты, огонь истины в тростнике,Вынашивающий и порождающий,Источник и семя жизни, любви, свободы и света,Ты, неименуемый и незримый,

Тебя я призываю, огонь слабый и чистый,Пылающий, как мои стремления ввысь.Тебя я призываю, Сущий,Тебя, сердце Солнца и его тайна,И та святейшая мистерия,Которую я воплощаю.Явись же, о Ужасающий и Премилостивый,В сыне своем, согласно закону!

Его песнь подхватил хор:Ибо Дух Святой — Прообраз Отца и Сына,Муж-жена, сущностный и единый,Муж, сокрытый в женском образе,Слава и поклонение в вышнихТебе, о Голубь, Божество человеков,Сущность, стремительно и торжественно несущаясяЧрез зимнюю вьюгу к сиянию весеннего солнца,Слава и поклонение Тебе,

О сила Мирового ясеня, чудесного древа!

Настала тишина. Через несколько мгновений в зале снова зазвучал голос Давида, но уже по-другому — проникновенно, вкрадчиво:

Катятся по кавернам материи, по несменным границам мира!Твои дикие катятся волны эфира! Систрон, звучи, потрясай!Громкий шум в крае смерти везде издавай,С Духа племенем в сути своей пребывай!И звучи, возглашай!

— Слава Тебе от позлащенной гробницы! — раздалось мужское многоголосье.

Давид продолжил: