Роза и лев

Джоселин не хотела верить своим ушам. Лишь осознав, что Роберт говорит серьезно, она испустила радостный крик и припала к его груди. Да благословит Господь Лестера и всех тех, у кого сохранилась в голове хоть капля разума, кто решился прекратить этот разгул безумия, пока Темза не набухла от крови.

— Знал ли Генри раньше об этом заговоре, трудно судить. Но если во главе его стоял Лестер, то подозреваю, что Генри был осведомлен. Это объясняет и его великодушное поведение в тот день на реке.

— Какая разница, почему он так поступил, — проговорила Джоселин.

Ей действительно было все равно. Прижимаясь щекой к груди мужа, она ощущала, как бьется его сердце, и замирала от радости при мысли, что оно уже не остановится по какой-либо нелепой случайности завтра и в ближайшие дни и что супруг ее не сложит голову в бессмысленной битве.

— Я буду благодарна Генри до конца жизни, — тихо произнесла она.

Роберт кивнул.

— Я по-прежнему не доверяю ему и, наверное, никогда не буду доверять, но ненависть моя к нему угасла. Он сам потушил этот костер. По всей вероятности, он станет моим королем. Черт побери, какой это будет крутой поворот в моей судьбе! Все шепчутся, что Генри объявят наследником престола, а Юстас будет обойден. Конечно, так просто Юстас не смирится с этим, но за ним никто не пойдет, а в одиночку Англию он не отвоюет.

Все это уже мало интересовало Джоселин. Невыносимая тяжесть спала с ее души. Теперь она могла полностью отдаться своему счастью и в довершение открыть мужу тайну, тщательно скрываемую ею до той поры. Она не хотела отягчать его в ожидании грядущего сражения излишними заботами и беспокойством за свою жену. Сейчас она получила право на признание.

С таинственной улыбкой она произнесла:

— Я слышала, что супруга герцога ждет первенца. Что вот-вот из Анжу придет весть…

Роберт подтвердил:

— Генри надеется, что родится мальчик.

— Значит, между нашими детьми разница в возрасте будет небольшая.

Он весь напрягся, застыл.

— Ты хочешь сказать, — медленно сказал он, — что носишь мое дитя?

— Разумеется, твое, а чье же оно еще может быть?

— О, Христос! Прости, что я не так выразился… Я совсем не думал оскорбить тебя.

Джоселин рассмеялась, счастливая от того, что смогла подарить радость любимому человеку, что он принял этот дар и сам переполнен счастьем.

— Я знаю… я знаю, что ты так не думал… Это я виновата, что известие свое облекла в неподходящую форму. Я совсем потеряла голову от радости… не знала, что говорю… Скажи, Роберт, ты доволен, что у нас будет ребенок?

— Да, Джоселин, да!

— Повтори еще раз!

— Да! — Он глянул на нее озабоченно. — А когда это произойдет?

— Вероятно, в феврале.

— Голодное время, — пробормотал он. — Я часто слышал, что это плохой месяц и для матери, и для ребенка.

Джоселин улыбнулась. Ей ли было не знать, какие проблемы сразу же стали волновать его.

— В Белавуре достаточно припасено еды. Не бойся, я не отощаю и младенца вскормлю сама.

— Вы, мадам, не будете голодать! Даже если мне придется подчистить закрома по всей Западной Англии…

Джоселин заключила его массивную голову с львиной гривой в свои узкие ладони. Как мог такой храбрый мужчина столь бояться самой простейшей, самой обычной вещи на Божьем свете?

— Выслушайте меня, Роберт! Сейчас, чтобы избавить себя от беспокойства в последующие месяцы. Я не из хрупких и хилых придворных дам, которые падают в обморок, как только чихнут. Я сильна и здорова и способна рожать вам сыновей. Мой отец всегда горевал, что во мне мало утонченности, присущей леди.

Роберт прижал ее ладонь к своим губам, покрыл поцелуями.

— Я знаю, что ты мужественна и сильна, и все же я никогда не оставлю тебя без присмотра. Я буду всегда с тобой, даже если Стефан и Генри снова разъярятся и начнут рвать друг друга в клочья.

Он посмотрел на нее, и неожиданная робкая улыбка появилась на его лице.

— Иногда подобная тревога становится проклятием. До того, как я встретил и полюбил тебя, мне не было страшно. И вот теперь, когда я, казалось бы, обрел мир и покой, удовлетворение во всем, я стал бояться, что потеряю это. То, что дала мне ты, Джоселин. У меня появилось то, что жалко терять. Я теперь буду шарахаться от любой подозрительной тени в коридорах замка, вздрагивать при каждом появлении гонца, думая, что он привез дурную весть.

— И все же ты доволен, Роберт, да? — Она провела пальцами по его щеке.

— Я уже ответил тебе и еще раз отвечу — да! Может быть, страх за тебя, за ребенка и тяжкая ноша, но такую ношу несут на плечах все мужчины на свете. Почему же я должен отличаться от них?

Джоселин закрыла глаза, когда он поцеловал ее.

31

Лондон, 1154 год, декабрь