– Несомненно, пока не проснулся, а потом взял и пошел в полицию. Так мы узнали об этом. Однако кое-что мне непонятно до сих пор. Почему вы подрались? Вы ведь никогда в жизни не видели друг друга до тех пор, пока не встретились в том притоне.
– Он сказал, что я тупой фашист.
– Это слышит любой полицейский несколько раз в неделю. Меня уже сотни людей называли фашистом, гестаповцем и еще гораздо хуже, однако я из-за этого никого не убил.
– Он сидел напротив меня и все время повторял, что я тупой фашист, тупой фашист, тьфу. Он вообще больше ничего не говорил. А потом он начал петь.
– Петь?
– Да, чтобы поиздеваться и разозлить меня. Песни про Гитлера.
– Ага. А ты дал ему для этого какой-то повод?
– Я сказал, что моя мама была немка. Но это было до того.
– До того, как вы начали пить?
– Да… Я сказал лишь, что не имеет значения, кто у человека мама.
– И когда он хотел пойти в кухню, ты схватил бутылку и ударил его сзади по голове?
– Да…
– Он упал?
– Как подкошенный. У него потекла кровь. И я сказал: ты нацистская свинья, я сейчас покажу тебе.
– И ты продолжил избивать его?
– Я… я испугался. Он был сильнее меня и… Вы не понимаете… Все словно кружится вокруг, все видится в красном цвете… Я вообще не соображал, что, собственно, делаю.
У него затряслись плечи.
– Пока достаточно, – сказал Кольберг и выключил магнитофон. – Покормите его и спросите доктора, можно ли дать ему какое-нибудь снотворное.
Полицейский у двери медленно встал, надел фуражку, взял убийцу за руку и вывел из кабинета.
– Ну, пока. Увидимся завтра, – рассеянно бросил Кольберг.
И так же механически записал на листе бумаги, лежащем перед ним: признание сопровождалось плачем.
– Приятный молодой человек, – сказал он.
– Пять раз осужден за преступления, связанные с насилием, – сухо произнес Меландер. – И каждый раз упорно все отрицал. Я очень хорошо его помню.
– Ты настоящая живая картотека, – заметил Кольберг.
Он тяжело встал и устремил взгляд на Мартина Бека.
– Что ты здесь, собственно, делаешь? – спросил он. – Собирайся и уезжай в отпуск, а заботы о преступности в нижних слоях общества переложи на нас. Куда ты намерен поехать? На острова?
Мартин Бек кивнул.
– Ты прекрасно поступаешь, – сказал Кольберг. – Наш брат сперва отправляется в Мамаю[48]
и там поджаривается. Потом возвращается домой и здесь варится. Жизнь – нелегкая штука. А телефон там есть?– Нет.
– Сенсация. Ну, я иду принимать душ. А тебе лучше исчезнуть как можно скорее.
Мартин Бек задумался. У предложения Кольберга решительно были свои преимущества. Кроме всего прочего, ему удалось бы уехать на день раньше. Он пожал плечами.
– Хорошо, в таком случае я ухожу. Пока, ребята. Увидимся через месяц.
Отпуска у большинства людей уже закончились, и раскаленные августовские улицы Стокгольма снова начали заполнять неудачники, проведшие дождливый июль в палатках, кемпинговых прицепчиках и пансионатах. В последнее время метро снова было набито битком, однако на этот раз Мартин Бек ехал посреди рабочего дня и оказался в вагоне почти в одиночестве. Он сидел у окна, смотрел на пыльные зеленые листья снаружи и радовался, что у него тоже наконец-то начинается отпуск.
Его семья уже почти целый месяц отдыхала на островах. В этом году им повезло, так как удалось поселиться в домике, стоящем особняком на маленьком островке посреди архипелага в морском заливе к востоку от Стокгольма. Домик принадлежал какой-то дальней родственнице его жены, а поскольку родственница уехала на лето за границу, они могли оставаться в нем до начала учебного года.
Мартин Бек вошел в пустую квартиру, сразу же направился в кухню, достал из холодильника бутылку пива, выключил холодильник, положил формочку со льдом в мойку. Он выпил пива, не отходя от мойки, и взял бутылку с собой в спальню. Разделся и в нижнем белье вышел на балкон. Уселся на солнышке, положил ноги на перила и медленно допил остаток пива из бутылки. Жара стояла почти невыносимая, и, опорожнив бутылку, он встал и вернулся в относительную прохладу квартиры.
Он взглянул на часы. Пароход отплывает через два часа. Островок находился в центральной части архипелага, и сообщение с городом обеспечивал один из последних, доживающих свой век, пароходиков. Мартин Бек считал, что во всем отпуске это наибольший выигрыш.
Он пошел в кухню и поставил пивную бутылку на пол в кладовке. Он уже отнес туда все, что могло испортиться, и на всякий случай еще раз осмотрел ее, не забыл ли чего, а потом закрыл дверь. Вытер воду, натекшую из холодильника, еще раз оглядел кухню и пошел в спальню укладывать багаж.
Большую часть вещей он уже отвез на островок в прошлую субботу. Жена дала ему список вещей, которые он должен был взять для нее и детей, и, когда он все уложил, у него были две полные большие сумки. Кроме того, ему еще предстояло в универсаме получить большой пакет с едой, поэтому он решил поехать в порт на такси.
На пароходе было мало пассажиров. Мартин Бек поставил сумки и пакет с едой и вышел посидеть на палубе.