Рождение антихриста

Англичанин наконец обрел дар речи.

- Что, к дьяволу, ты обо всем этом думаешь, дон Чекко? - спросил он.

- Я думаю, что нам за это заплатили, сэр Томас! - ответил аббат. - А все остальное нас не касается.

- Но это же поганое дело, дон Чекко! - пробурчал великан сквозь рыжие усы.

- Вы не должны спрашивать, как и что, - зачастил сапожник. - Вы должны сделать то, ради чего я вас нанимал. Сорок скудо вы получили...

Англичанин не удостоил его ни словом, ни взглядом.

- Я солдат, дон Чекко! - начал он. - Вы знаете, что я прошел семь войн - в Германии, Испании и Ломбардии... И когда я наношу удар шпагой, я хочу, чтобы мне тоже могли ответить ударом, иначе это дело мне не в радость. И я думаю, что эта работа не для меня, а скорее для вас, ведь дитя не может защищаться.

- Тут вы правы, сэр Томас! - согласился аббат.

- Вот поэтому я и думаю, это дело не для меня, а для вас, дон Чекко!

- Благодарю, сэр Томас. Но я рассчитываю на то, что вы возьмете на себя женщину, а то она с топором... Вы же знаете, что я мирного нрава, а она, кажется, может и убить.

- Ну же, вперед! - скомандовал англичанин, но сам так и не тронулся с места.

- Хватайте же ее! - взвизгнул аббат.

И в этот миг немой "капитан" поднял руку.

Он погладил себя по правой щеке, указал пальцем на шею, надул щеки, сжал кулак и тронул кончиками пальцев свой подбородок. После этого он повернулся к выходу.

Англичанин вогнал свою шпагу в ножны, схватил шляпу, сплюнул и резко бросил:

- Мы уходим! Так приказал капитан. Он говорит, что мы сражаемся с мужчинами, а баб и детей не трогаем. Так он сказал, и я с ним вполне согласен. Я возвращаю тебе твои сорок скудо. Вот они, сосчитай; пока их только тридцать два, потому что нам пришлось заплатить долг у "Дяди Паскуале" и за треску, и за маринованную репу, но мы вернем остальные. Бог велел, сапожник!

Он бросил деньги на стол и вышел.

- Благослови тебя Бог! - крикнула вдогонку жена, все еще полумертвая от ужаса, но уже счастливая, и глянула на немого, но и гот уже выходил на улицу, не глядя на нее. - Я всегда буду считать тебя моим благодетелем, и, видит Бог, ты подлинно рыцарь. Небо да вознаградит тебя! Я уж и не знаю, зачем ты взялся за подлое ремесло бандита - оно, не дай Бог, доведет тебя до веревки, - но тысячу раз спасибо тебе! Я свою мою жизнь буду помнить тебя. А тебе что еще надо, почему ты не уходишь с ними?!

Маленький аббат все еще стоял у двери, посмеиваясь и потирая руки...

* * *

Он подождал, пока шаги двоих приятелей не стихнут вдали, а потом с доверительным видом повернулся к сапожнику и сказал:

- Они славные мужики, только жаль, что не больно-то соображают... С ними у меня еще будут неприятности. Для меня, видишь ли, это такая малость, и если ты мне одному заплатишь сорок скудо...

- Выгони его, Липпо! - взмолилась жена в ужасе.

- Я не шучу! - тихо возразил аббат. - Но она на голову выше меня, и у нее топор. Она запросто может...

- Не слушай его! - завопила мать. - Во имя всего святого, не слушай эту сволочь, вели ему убираться!

Сапожник повернулся. Он смотрел на оружие в руках у жены и яростно тер свой лоб.

- Брось топор! - прохрипел он.

Она смотрела на него скорбными глазами и не шевелилась. Ребенок проснулся и принялся ловить ручками воздух и плакать. Он, видно, был голоден.

- Брось топор! - повторил муж с угрозой в голосе и двинулся на нее.

Тут жена поняла, что все погибло. Отчаяние овладело ею, ибо помощи ждать было неоткуда. И тогда она бросила топор на пол...

- Пусть он уйдет... - простонала она. - Если это должно случиться, так лучше я сама это сделаю... Я обещаю тебе. Только прошу: выгони его, я не могу его видеть!

Сапожник настороженно глянул на нее, Его разбирало сомнение в том, можно ли довериться ей, а она продолжала:

- Я всегда была тебе доброй женой. Не гневись на меня, ведь это мое дитя... Ты сам знаешь - я во всем подчинялась твоей воле. И если так должно быть, то дай мне побыть с ребенком зту ночь, а рано утром - ты еще будешь спать - я сделаю это. Но этот должен уйти, гони его прочь!

Ребенок кричал все громче. Сапожник медленно повернулся к аббату.

- Уходи! - приказал он. - Возьми свои деньги и исчезни, ты мне больше не нужен.

Потом он вернулся к жене и так легко, как только мог, положил свою огромную черную кисть ей на плечо.

- Успокойся и не плачь! - прошептал он. - Поверь, это дело давно предусмотрено в Божиих книгах!

* * *

Наутро сапожник очнулся в своей мастерской совершенно усталый и разбитый. Целый час он слушал, как жена бродила по комнате плача, вздыхая, молясь и разговаривая с ребенком. Потом стало тихо. И сапожник подумал дело сделано. Он встал, скользнул к двери и прислушался. Из комнаты доносилось тихое, мерное дыхание. Жена спала...

Она проснулась лишь поздним утром, но сразу же вскочила и кинулась в мастерскую. Едва войдя, она взяла из угла метлу и принялась мести пол, как во всякий другой день. Лицо ее было спокойным и отрешенным, на нем не было видно ни малейших признаков волнения. Оно было почти веселым, как если бы она только что встала со стула в исповедальне, получив отпущение грехов.