Она никогда на самом деле не видела никакой ауры, о которой постоянно говорили люди. Биополе живых ощущалось сложной мозаикой чувств, желаний и эмоций… Это было как запах, пронизанный музыкой и цветом, меняющийся в зависимости от настроения, состояния. Но у каждого свой, узнаваемый и всегда постоянный в своём изменении. Неживое ощущалось сканом как серые пресные абрисы… Но она всегда могла отгородиться от всех. Втянуть восприятие в броню своего тела и оставаться собой! Дети же взломали ее оборону изнутри. Оказались частью её самой. На четвертом месяце, перед самым рождением, дети начали разговаривать. Нет, не словами, какие слова? Но дети уже не выдавали плавно меняющиеся волны растущих и постоянно жрущих пиявок, а могли сформировать четкие и личные эмоции, ясно реагировали на её настроение… Ариш боялась, что дети окажутся телепатами. Как на это среагируют арны? Или когда они родятся, то связь прервется? Арны не телепаты. Она станет не нужна…
— Ариш! — в кухню вбежала Хорха и бросилась к печи, засуетилась. — Почему ты на полу? Дыму-то, дыму! У тебя суп сгорел! Ты сама-то не угорела? Принеси пустые ведра! Окно открой! Ты суп помешать забыла!
— Прости, я… — Крошка поднялась, придерживаясь за стену. На глаза навернулись слёзы: опять она всё испортила! От криков Хорхи вздрогнули и зашевелились дети. Отяжелел живот.
— Прости, — всхлипнула Крошка. Открыла окно, вдохнула прохладный воздух. И правда, дымовуха, даже глаза ест. Какая она… Корявая! Ничего толком не может. Даже у окна стоять муторно.
Хорха подняла рычагом котел и большим черпаком начала переливать пригоревшее варево в ведро.
— Ариш, давай быстренько. Сейчас исправим… Проварим с мукой таки, запах уйдет. Я смотрю, ты вместе с кожурой все сварила? — Хорха выловила несколько шкурок от корнеплодов. — Шкурка у батафы тонкая, но твердеет как деревяшка!
— Я не знала, что их надо чистить. Я их первый раз вижу! Прости, я…
— Ничего страшного. Давай за ведрами!
Ариш задержала плач и обхватила затвердевший живот руками, успокаивая малышей. Всё хорошо, маленькие. Все будет хорошо! Если она прямо сейчас не лопнет…
Дошла до прихожей. Ноги одеревенели. Кажется она, как напуганная улитка, сжалась в дрожащую массу внутри панциря своего тела. А панцирь вдруг дал трещину и… Крошка сползла на пол среди обуви и разрыдалась. Толку от нее нет! Суп сварить и то не смогла. Испортила задание… Она — инкубатор, вещь!
Дети не желали успокаиваться. Болезненно изгибались и хотели к ней. Из неё! Стремились наружу, но в тоже самое время словно гладили ее по сердцу любовью и ожиданием. Они единственные хотят быть еще ближе к ней! Только они её и любят.
Крошка не слышала, не видела ничего вокруг. Ушла внутрь, слушала себя и детей. Помогала им, сдерживала и раскрывалась… Как бутон, становящийся цветком, завязью… Яблоком… Нет, малышка, не торопись… Не вместе, по очереди! Братик подождет, сестричка первая…
— Ариш! Почему не позвала?! — острый голос Хорхи проткнул уши, ударил испугом.
Опять? В бездну! Вышвырнула Хорху вон. Все прочь! Она никому не нужна! Ей никто не нужен!
— Арришка, щеночек, пусти меня, я тебе помогу… Пусти меня… Хорха знает, что делать.
Вроаррист… Его добрая уверенность и сила… Неужели он боится за неё? Да, он боится за неё! Его нежность стремилась к ней, к ним… Дети хотят его тоже.
Крошка прислушалась. Да, и Хорха боится за детей и за неё! Крошка убрала блокировку, отпустила арнов. Мгновенно захлопали двери, муж оказался сзади, обнял, заговорил какие-то ласковости. Вокруг бесшумно проскальзывали арны, тоже что-то шептали, приносили, уносили. Хорха касалась ее тела. Иногда мягко поправляла, иногда жестко давила, что-то бесконечное говорила и говорила. Но Крошке не нужно было слышать, она чувствовала — они все вместе. С ней. С маленькими. Крошка не слушала слов. Ушла в детей, но впитывала чувства, делилась с детьми, с мужем. Соединила семью в одно целое.
Мышечный спазм огромной рукой сжал тело. Дочурка выскользнула наружу. Крошку подняло на волне счастья — родилась! Живая, маленькая!
Хорха схватила это розово-фиолетовое и скользкое за ножки и осторожно встряхнула. Девочка растопырила ручонки и запищала. Плачет!
— Отдай! — Крошка попыталась встать. Страх шевельнулся и притаился за сердцем. Ребенок отдельно от неё. Ребенок сам. Один! — Дай мне!
— Арришка, подожди, ты же умница… Смотри, какая! — муж держал крепко.
— Дай! Хорха, ну… — Крошка тянулась, чтобы взять малышку обратно, к себе! Забыла про скан, тянулась руками, всем телом. Сами по себе полились слёзы.
Хорха обернула ребенка в мягкое оранжевое одеяльце и положила Крошке на руки.
Такая маленькая! Легонькая… Мордочка дитеныша была измазана белой смазкой и немножко кровью… Малютка гримасничала, кряхтела, открывала беззубый розовый ротик. Крошка приложила ребенка к груди и растворилась в нежности и умилении — такое маленькое, такое беспомощное, но уже живет. Копошится и толкается. Сильное! Само ест! Она сотворила жизнь. Две жизни…