Рождение и гибель цивилизаций

Во-вторых, суровые условия природы заставляли кочевников быть более внимательными к ним и замечать то, что проходило мимо внимания оседлого населения. Как справедливо писал Г. Уэллс, кочевник «больше знал про минералы, чем люди, которые пахали землю, потому что он бывал на горных перевалах и был знаком со скалами. Наверное, он был гораздо более лучшим металлургом. Вероятно, изготовление бронзы и еще более вероятнее плавка железа были изобретениями кочевников».

В-третьих, общественное и природное окружение кочевников повышало требовательность к отдельной личности, поэтому каждый член кочевого племени проявлял максимум изобретательности и смекалки. Говоря о кочевниках, Г. Уэллс замечал: «Личность более полагалась на свои силы; она меньше была частицей толпы».

В то же время эти всесторонне развитые личности были сильны и своим коллективизмом. В отличие от земледельцев, разделенных на замкнутые профессиональные труппы, противостоящие друг другу социальные классы и касты, кочевники представляли собой сообщества солидарных людей. Хотя сознание общенародной опасности могло сплотить население цивилизованной страны на борьбу с кочевниками, у него не было навыков постоянного сотрудничества. Жители цивилизованных стран, разделенные барьерами профессиональной и сословной терминологии, различиями в образе жизни, порой даже плохо понимали друг друга. Кочевник же прекрасно понимал своего соплеменника с полуслова и жеста и готов был заменить его в исполнении любых обязанностей, ибо обладал практически всеми навыками и знаниями своего племени.

Общественный строй кочевых народов еще не подвергся социальному расслоению и профессиональной дифференциации, характерным для оседлых цивилизаций, и строился на принципах равноправия и единоначалия, характерных для традиционных сообществ. «У кочевников, — подчеркивал Э. Хантингтон, — гораздо меньше возможности для развития различий в родах занятий и образе жизни, чем среди оседлого населения». Вследствие этого, по его словам, в степях происходил «процесс отбора», усиливавшего могущество кочевых племен. В суровых условиях степи, подчеркивал Хантингтон, «исчезали трусы и ненадежные, а в характере людей закреплялись мужество, умение полагаться на свои силы, верность к товарищам и впасть руководителя».

Физические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные качества кочевых народов, организация их общественной жизни представляли собой такой же мощный потенциал, который позволил пионерам оседлой жизни создать первые цивилизации. Однако кочевые народы, жившие по соседству с оседлыми, не могли повторить достижения первых создателей цивилизаций, да и не собирались этого делать. И в этом проявлялось глубокое историческое различие между временем возникновения первых цивилизаций и временем их гибели. Решая свои проблемы, кочевники исключали для себя созидательное решение. Им не нужно было ломать голову нал изобретением способов ведения сельского хозяйства и трудиться в поте лица над созданием производительной экономики. Они видели перед своими глазами не стада животных, которых надо было приручать, и растения, которые следовало окультурить, а запасы продовольствия, скопления материальных изделий, которые были созданы цивилизованными странами.

Притяжение кочевников к очагам цивилизации не ограничивалось их восхищенным вниманием. Они наблюдали за жизнью богатых народов с нескрываемой жадностью и завистью к их процветанию, стремясь завладеть их богатствами. Кочевые народы не имели избытка в продуктах, а готовность ограбить соседей соответствовала их моральным принципам. Продолжительные наблюдения Э. Хантингтона за жизнью кочевников в Туркестане и Аравии убедили его в том, что грабительские набеги за чужим скотом составляли часть обыденной жизни пастухов. При этом кочевники исходили из тех же моральных установок, которыми руководствовались цивилизованные народы по отношению к своим соседям, кочевым и цивилизованным, совершая грабительские походы против них, похищая их скот, захватывая их самих в рабство.

Следует учесть, что постоянное расширение сферы цивилизаций приводило к тому, что каналы связи между оседлым центром и кочевой периферией постоянно развивались и были чрезвычайно разнообразными. Выходцы из кочевых племен могли быть рабами у оседлых земледельцев, они же могли совершать успешные набеги на своих оседлых соседей, они же могли поступать к ним на военную службу. Так, например, складывались отношения с жителями Урарту и Ассирии у киммерийцев, пришедших из Северного Причерноморья в Малую Азию. Началу владычества ливийских племен в IX веке до н. э. предшествовало активное использование ливийцев в качестве рабов и военных поселенцев, в результате чего они наводнили северную часть страны, а их вожди стали правителями номов и проникли в жреческое сословие Египта. Разнообразные и во многом противоречивые контакты могли в одночасье смениться разрушительной войной кочевых народов против оседлых.