Рождение «второй эмиграции» (1944-1952)

Что касается советских граждан, вступивших в брак с иностранцами и имевших от этого брака детей, то им можно было вернуться в СССР только с ребенком, но без мужа или жены иностранцев. В странах, где стояли советские войска, даже в разгар «охоты на невозвращенцев» эти лица были освобождены от обязательной репатриации; более того, их просьбы репатриировать их в СССР со всеми членами семьи неизменно отклонялись. По состоянию на 1 января 1952 г., только в Польше, Чехословакии и Румынии насчитывалось 7973 советских граждан, вступивших в брак с иностранцами и имевших от этих браков 8514 детей. Подавляющее их большинство составляли женщины, которые, как правило, тяготились своим пребыванием за границей, стремились вернуться на Родину, но обязательно с детьми и мужьями-иностранцами. Часть из них выехала в СССР с детьми, оставив своих мужей. Только в 1948 г. имело место около 70 таких случаев (в странах «народной демократии») [Там же].

По состоянию на 1 января 1952 г., Управление Уполномоченного Совмина СССР по делам репатриации оценивало численность «второй эмиграции» в 451561 человек (таблица). В это число были включены только те, кого, по мнению руководства СССР, в принципе можно было репатриировать Те же из бывших советских граждан (вступившие в брак с иностранцами и имевшие от этого брака детей; около 4 тыс. принявших румынское подданство бессарабцев и буковинцев; примерно 140 тыс. бывших советских немцев, ставших гражданами ФРГ, и некоторые другие) [Там же], в отношении которых руководство СССР отказалось от идеи их репатриировать, не были включены в состав «второй эмиграции». Логика здесь была следующая: эмигрант — это тот, кого можно репатриировать; кого же нельзя репатриировать — это не эмигрант, а иностранец и в списки эмигрантов не включается.

В отчетах Управления Уполномоченного Совмина СССР по делам репатриации в конце 40-х — начале 50-х годов часто проводилась мысль, что значительна часть оставшихся за рубежом советских перемещенных лиц при умелой и постоянной пропагандистской работе с ними вполне бы могла возвратиться в СССР. На наш взгляд, это было заблуждением. Ведь в тех же отчетах указывалось, что большая часть этих лиц связывает свое возвращение на родину с условиями «антисоветского характера». В число этих условий входили: изменение советского общественного и государственного строя, уход коммунистов в отставку, предоставление полной независимости Украине, Литве, Латвии, Эстонии, гарантия непривлечения к ответственности за службу у немецких фашистов в националистических формированиях; легальная деятельность оппозиционных политических партий и организаций; свобода частного предпринимательства и др., т.е. требования, в то врем совершенно нереальные. Следовательно, совершенно нереальны были надежды на добровольную репатриацию, по крайней мере, не менее 3/4 состава «второй эмиграции», т.к. этот контингент можно назвать окончательно и бесповоротно невозвращенческим, и любая репатриационная пропаганда здесь была бессильна. Только около 1/4 лиц, входивших в состав «второй эмиграции», которых условно можно назвать колеблющимися (правда, в массе своей находившихся под сильным влиянием твердых невозвращенцев), были в какой-то степени податливы на возвращенческую агитацию. Разумеется, податливость вовсе не означала непременное возвращение на родину. На практике эта агитация только усиливала их колебания, не приводя, однако, к твердому решению вернуться в СССР, и лишь немногие из них, преодолев все страхи и сомнения. возвращались на родину.

Национальный состав и география расселения «второй эмиграции»

(по данным органов репатриации на 1 января 1952 г.)* [Там же]