Рожденный в огне

После Революции солдат продолжил жить тихой жизнью, вышел в отставку после военной службы и стал незаметным лицом в своем меняющемся городе. Он никогда никому не скажет о том, что когда-то он ослушался приказа своего командующего. Тогда он увел мальчика в коридор, и они пошли дальше. Возвращаясь к этому моменту, он часто пытался убедить себя в том, что это был правильный выбор. Этот выбор, правильным он был или нет, был определяющим.

Правда была в том, что он совсем не видел никакого выбора: он просто посмотрел на мальчика и увидел в нем не сына Повелителя драконов, а обычного ребенка.

Он залечил его раны, а затем отвел его в приют, подарив ему новое имя: Ли.

Энни

Спустившись на землю, я проводила Ли в лазарет и убедилась в том, что ему дали отдельную комнату. Он ничего у меня не спрашивал, но и не подтверждал мой выбор: казалось, с тех пор, как он спустился на Крепость, он перешел критическую точку и не мог говорить. Он молчал, когда медсестра обрабатывала его раны, пока я смывала с себя пепел и драконью кровь, в которой испачкалась, в тазике на другой стороне комнаты. Только после того как медсестра ушла и дверь за ней закрылась, я обняла его, и он наконец произнес:

– Атрей спрашивал, но я не могу… Нам надо вернуть тело.

– Я лично удостоверюсь в этом.

Но он не слышал меня, потому что понял, что сказал слово «тело», и этого было достаточно, чтобы он снова потерялся в собственных мыслях. Когда я обняла его крепче, мое сердце заболело от звуков страдания, которые он издавал, а другая часть меня, та самая, которая проснулась тогда, когда он закрепил медаль командующего флотом на моем плече, оставалась спокойной, как вода, и твердой, как сталь. Эта часть твердила только:

«Ты в безопасности».

Я держала его в объятиях, а потом, казалось, он израсходовал свои силы: я помогла ему выпить снотворное, которое медсестра оставила нам.

– Тебе нужно поспать. Я вернусь, когда ты проснешься.

Вернувшись в Обитель, я встретила Пауэра, бездельничающего на покрытом листвой дворе. Зимний воздух ерошил его волосы.

– Командующая, – сказал он, и, несмотря на то что его тон звучал сардонически, как и всегда, я услышала в нем что-то похожее на удовлетворенность.

Ну хоть одному человеку нравилось мое повышение.

Он улыбнулся, приветствовал меня с характерной напыщенностью и оставил меня одну среди этих листьев.

Я еще некоторое время стояла в кабинете командующего флотом, думая о том, что этот кабинет стал моим. Потом я села и начала рассматривать список встреч, которые мне нужно было посетить вдобавок к уже стоявшим в расписании. Я должна была встретиться с Холмсом, чтобы обсудить вопрос возврата тела Джулии Грозовой Бич на Новый Питос; а еще встретиться с Мирандой Хейн и обсудить с ней программу пропаганды, которую нужно распространить, чтобы обеспечить безопасное возвращение Ли в корпус. Но еще до всего этого я нашла сообщение от Доры Митрайдс, в котором она приглашала меня на чашку чая.

Уже второй раз за сегодня и за всю мою жизнь я летела на Яникул. Это была тихая прогулка по Дворцовым садам и извилистым улочкам к дому Доры, через буйство осенних цветов и летящих листьев, по улицам, украшенным живописными заборами, мимо обвитых плющом особняков и танцующих повозок. Швейцар Доры впустил меня в ворота, а камердинер – в дом. Меня приветствовали высокие потолки, великолепные люстры и парадная лестница, вьющаяся наверх: я осознала, что обычно боялась таких вещей. Но сегодня они не были надо мной властны.

– Антигона. Добро пожаловать. Давай выпьем чаю на веранде.

Дора Митрайдс как следует нарядилась, нанесла румяна и уложила волосы. Ее шея снова была увешана ожерельями с крупными камнями. Она провела меня через просторный дом к веранде, защищенной от ветра. Оттуда открывался вид на личный сад Доры и на город. Внизу виднелись концентрические стены внутренних покоев и самого Дворца, арена, склоняющаяся над извилистой рекой Фер, которая окружала Дворцовые сады и нижнюю часть Яникула. Реку пересекал Хаймаркет, шумный и яркий; Чипсайд и Саутсайд, с низкими и грязными зданиями, а в отдалении от них находился Фабричный район, мрачный и задымленный. За ним лежали низменные равнины, простирающиеся навстречу морю и голубому небу.

– Сливки или сахар?