Рождественский экспресс

– Очевидно, мы находились в зоне обстрела и вовсе не собирались ждать, пока следующими подстрелят нас. Мы все выскочили и бросились в горы. Один парень из «Рейтер» – ему было лет пятьдесят, и он много курил – не добежал. Повалился на землю – наверное, из-за сердечного приступа.

– Вы остановились помочь ему?

– Я бы остановился, но я тащил раненого – тот подвернул лодыжку и не мог бежать. Пока я взбирался на гору, мои сердце и легкие были готовы взорваться: каждая выкуренная сигара аукнулась тогда. Но мы добрались – еле-еле – до дружественного лагеря.

– А что стало с тем парнем?

– Надеюсь, он скончался от сердечного приступа раньше, чем повстанцы добрались до него: они не славились состраданием. С тех пор я не притрагивался к сигаретам. Конечно, – добавил Том, – я бы не рекомендовал каждому мой метод. Возможны серьезные побочные эффекты.

– Да уж. Ну и история, впечатляет. Военный корреспондент, значит?

– Теперь уже нет. Сегодня самые опасные мои репортажи – это как обустроить гардеробную «для него и для нее» так, чтобы «для него» осталось жизненное пространство, и каковы подводные камни приготовления барбекю в домашних условиях.

Мужчина рассмеялся и протянул руку:

– Рад слышать. Звучит забавно. Между прочим, я – Макс Пауэрс.

Мужчина казался знакомым, а когда он представился, все встало на свои места. Пауэрс и вправду был очень знаменитым режиссером, регулярно попадающим в топ-10 самых влиятельных людей Голливуда. Хотя он был больше известен огромными кассовыми сборами, но также снимал фильмы, которыми критики оставались крайне довольны, неоднократно номинировался на «Оскара» и несколько лет назад получил главный приз.

– Том Лэнгдон. Я смотрел множество ваших фильмов, мистер Пауэрс. Вы знаете, как правильно рассказать историю. И для меня это важнее заумных фраз, которыми бросаются критики.

– Благодарю. Именно это я и стараюсь сделать: рассказать историю, не более. И зовите меня Максом.

Он сунул сигарету в карман рубашки и огляделся:

– Ну а сейчас мы пытаемся собрать по кирпичикам историю о путешествии железной дорогой.

– Это потому, что в поездах есть нечто особенное?

– Верно. Автомобили? Сразу вычеркиваем! Сумасшедшие водители, забитые пробками трассы, вынужденное питание фастфудом? Нет, спасибо. Самолеты безличны и сильно действуют на нервы. Сам я не люблю летать, но по долгу службы приходится. Как-то раз я возвращался рейсом из Канн, мы попали в какую-то мощную турбулентность, и я, занервничав, вышел в уборную и зажег сигарету. Сработала пожарная сигнализация, а после приземления меня отправили в тюрьму. Представляете – в тюрьму! И все из-за того, что я закурил одну сигарету с ментолом без фильтра. С меня содрали тридцать тысяч штрафа и вдобавок заставили заниматься общественными работами.

Он успокоился:

– Но поезда – другое дело. Я урожденный калифорниец, а мой старик работал кондуктором на линии «Санта Фе» еще в те дни, когда поезда считались шикарным способом путешествия. Он мог похлопотать, чтобы я ехал в кабине машиниста. Должен сказать, это самое захватывающее ощущение на свете. С тех пор я знал, что о поездах можно рассказать историю, не похожую ни на одну из существующих. И теперь я наконец занимаюсь этим.

Том поведал ему о рассказе, который он пишет, и о впечатлениях от путешествия поездом.

– Это значит не просто добраться из точки А в точку Б. Главное – не начальный или конечный пункт маршрута, главное – сама поездка. В ней вся суть, – сказал он. – Если только присмотреться, станет ясно, что поезд полон вещей, которые надо увидеть и услышать. Это живая, порой дышащая сущность – надо лишь пожелать узнать ее ритм.

Том сам недоумевал, откуда нашлись все эти слова, но именно это вылилось наружу. Наверное, он начал привыкать к «Кэпу».

Макс радостно схватил Тома за руку:

– Вы совершенно точно поняли, чего я пытаюсь здесь достичь.

Он вдруг хлопнул себя по лбу:

– Мне только что пришла фантастическая идея. Со мной такое все время, Том. Послушайте: вы писатель, вы видели весь свет, и вы едете этим поездом в праздники, пытаясь уловить пульс Америки.

– Да, и что? – осторожно сказал Лэнгдон. Он понятия не имел, к чему клонит Макс Пауэрс, но, кажется, того захлестнула волна собственных идей.

– А то, что вы должны объединиться с моим сценаристом – я хочу сказать, на время этого путешествия, чтобы провести совместное исследование. Обмениваться заметками, услышанными историями, вместе обмозговывать идеи и все такое. Не бесплатно – я заплачу, уж поверьте.

– Но я уже работаю над рассказом.

– В этом вся прелесть. Вы пишете свою историю – отлично. Но ваши материалы помогут моему сценаристу придумать сюжет фильма. Все идеально. Два зайца одним выстрелом. Понимаете?

Том кивнул. Хотя он отнюдь не горел желанием работать с «десятилетним» любителем наушников. Лэнгдон не был ни юношей, ни хипстером, и если этот парень хотя бы раз назовет его «чуваком» или брякнет «чао!» вместо нормального «пока», дела могут принять дурной оборот.

К удивлению Тома, Макс провел его мимо купе хипстера с наушниками к первому купе и постучал по стеклу: