Розовый террор

Весело за столом рассказывал, как приехал, начал топить печь – и изо всех щелей густо повалил дым. «Ну, я тут же скинул шинель, закатал рукава…» Печь темнела кое-где свежей, сырой ещё, парящей глиной, горела ровно и жарко, не пыхала и не пускала ядовитых струек. А мы столько мучились…

Мне показалось, я знала Ангела сто лет. За столом он ловко ухаживал за нами с сестрой, пельмени и домашние закуски были превосходны… Потом под вой снежной метели лились звуки ноктюрна. Он ловко вёл меня в танце, сжимая мою кисть и напевая на ухо:

Я к тебе приду на помощь,Только позови,

А в застолье, выпив, он самозабвенно пел свои песни: вольные, нежные, могучие. Глаза от них наливались слезами, а дух – силой. Я тоже принялась было подтягивать жалобным тоненьким голоском «Дивлюсь я на небо, та й думку гадаю» – но он замахал руками и чуть не повалился со смеху. Я надулась.

– Не обижайся, – попросил он, утирая слёзы от смеха. – Но только, умоляю, больше не пой.

И закрутилось-завертелось. Тихая домашняя девочка слетела с катушек. Нечаянные встречи на улице, морщившие губы улыбки, ничего не значащие слова, многозначительные взгляды, вечеринки… Он был такой надёжный, он умел всё. Офицерские жёны говорили о нём: за ним, как за каменной стеной. Завидовали его жене.

Да, он был женат и был старше меня на 18 лет. Год назад жена уехала к больному отцу и забрала двух дочек. Затерявшаяся в тайге воинская часть – узкий мирок, знали друг о друге что надо и что не надо. Говорили, что жила семья Ангелов плохо, потому жена и уехала, отец был лишь поводом.

Он был женат, а мне что за дело! Жена – это было что-то столь далёкое, бледное, размытое и малозначительное.

– Жена – малозначительное? – тихо, глубоко поразилась Тоня. – Это ты серьёзно?

– Она была меньше чем малозначительна, – объяснила я. – Она для меня было мельче соринки в глазу, потому что соринка бы мне мешала, а далёкая жена – ничуть. Любил-то он меня.

– А как твоя сестра реагировала на эту связь? – это всё та же беспощадная Тоня.

– Крайне отрицательно реагировала, как же ещё. Всё удивлялась: «Ангел-то наш! Далеко не ангелочек оказался. Кто бы мог подумать: нелюдим, сухарь, солдафон… Жена плакалась: слова из него не выдавишь». Ахала, какой позор я навлекла на них с Алёшей, офицерский состав гудит от пересудов. Обещала купить обратный билет – и кыш на Большую Землю в 24 часа с волчьим билетом… Заступился Алёша.

Тут нашу палату позвали ужинать. После ужина все снова, как на вторую серию фильма, с нетерпением сгруппировались на Тониной койке.

– Вскоре я уехала на защиту диплома. Тема дипломной работы была связана со строительством БАМа. Провожал меня мой ротный Ангел, посадил на поезд. У него было землистое лицо, набрякшие глаза. Я уехала с ужасным настроением.

Вот и сдача диплома позади. По возвращении узнала: буквально перед моим приездом ротного Ангела перекинули на новое место службы, на родину жены.

Его дом был не заперт. Я потерянно побродила по квартире, между огромными фанерными контейнерами – их ещё не успели отправить. Вокруг суетились солдатики.

Картина «Утро стрелецкой казни» была бережно затянута в рогожу и перевязана шпагатом. Я наскоро нацарапала записку «Плохо мне без тебя» – и сунула глубоко за рогожу.

… – Душка военный бежал, сверкая пятками, – с пониманием фыркнула одна из слушательниц.

– Ты хоть поняла, что это из-за тебя, из-за ваших отношений его перебросили в чужую часть? – Тоня пристально смотрела на меня. Мне не нравилось, как она на меня смотрит.

– Какая разница? Главное, он взял у сестры мой домашний адрес. Ну, вот. Пожила, отдохнула. Насобирали голубики – наварили пастилы на несколько лет вперёд. Я уволилась (была официально устроена на работу, одна ночь дежурств через две) и уехала домой. Меня здесь ничто больше не держало.

Дома стала ждать от него письма. Купила кассету с «Ноктюрном» и загоняла её до полного истирания. Я была пронизана песней, я ходила и всюду мурлыкала под нос:

Между мною и тобою гул небытия,         Звёздные моря, тайные моря.

        Как тебе сейчас живётся, вешняя моя,       Нежная моя, странная моя?

Это я, я! Я вешняя и нежная, и не понятая, и странная, вспомни обо мне! Все дни были посвящены ожиданию почты. До прихода почтальона – тревожно-радостное настроение, после – уныло-обречённое. Когда однажды из газеты выпал конверт от него – чуть не рухнула в обморок.

Письмо дышало нежностью. Он писал, что, наверно, я уже забыла наши встречи и кручу любовь со сверстником. Как он ревнует и тоскует обо мне. Боится обмолвиться и назвать моим именем жену.

Что он долго думал о наших отношениях. Что через двадцать лет я буду цветущая женщина, а он старик. Я брошу его или начну задерживаться по вечерам «у подружек», в выходные меня будут вызывать «на срочную работу»…

«Я счастлив, что ты случилась в моей судьбе. Воспоминания настолько плотны, что их хватит на весь остаток жизни». Это было письменное прощание.