Розы на асфальте

А будь такая книжка, то самая важная глава была бы про семью, и первым номером там стояло бы: «Убей того, кто убивает твоих родных».

Сердце у меня пускается вскачь, будто за спиной погоня. На самом деле я не убегаю, а иду в наступление. Рыжий не видит, как я подхожу к нему сзади. Поднимает с асфальта коробку с компакт-дисками, а когда выпрямляется, к его затылку уже приставлен «глок».

– Даже не думай дернуться!

Коробка падает, Рыжий тянет руки вверх, словно возносит молитву.

– Черт! – выдавливает он. – Не стреляй, не надо!

– Заткнись! – глухо рычу я. – На колени, сука, и руки не опускай.

Он послушно опускается, держа руки над головой.

– Пожалуйста, не стреляй! – скулит. – Забирай все что хочешь, только не… У меня семья, ребенок.

Дрожь из колен переходит мне в пальцы, и я крепче сжимаю рукоятку «глока».

– О ребенке надо было думать, когда убивал моего кореша.

Боюсь, если произнесу имя Дре, голос меня выдаст.

– Не понимаю, о чем ты!

– Ты выстрелил ему в голову!

– Нет, я никогда… Нет!

Я взвожу курок и сильнее прижимаю ствол к его затылку.

– Врешь, сука!

Рыжий мерзко всхлипывает.

– Пожалуйста… не стреляй, у меня ребенок!

– У него тоже остался ребенок! – А еще любимый брат. – Ты убил его из-за денег и часов! Давай сюда часы и не вздумай дернуться, мозги вышибу!

Он весь трясется, слезы катятся по щекам. Стягивает с запястья браслет с часами, и я выхватываю их из его пальцев.

– Твое время вышло, – говорю.

– Господи! – рыдает он. – Господи Иисусе, помоги и спаси. Пожалуйста!

Пока Рыжий молит Бога о милости, я молюсь о том, чтобы когда-нибудь забыть все это.

Кладу палец на спусковой крючок. В моей руке абсолютная власть. Теперь Рыжий будет смотреть в никуда, а его кровь и мозги растекутся по асфальту.

Я должен это сделать.

Как сын своего отца.

Осталось.

Только.

Нажать.

28

Иногда Господь снисходит даже к молитвам убийц.

29

Бегу по улице, знакомые дома проносятся мимо в тумане слез. Пистолет за поясом, бандану я сорвал и бросил где-то по дороге.

Где теперь Рыжий? Кто его знает.

В окне у Лизы горит свет, изнутри доносится приглушенный ритм-эн-блюз.

Дважды стучу в стекло. Занавеска отдергивается, вижу нахмуренное лицо Лизы.

– Мэверик?

Она поднимает раму, я подтягиваюсь и переваливаюсь через подоконник головой вниз. Поднимаюсь на ноги и обнимаю Лизу, продолжая всхлипывать.

– Мэверик… – повторяет она севшим голосом. – Что случилось?

Рыдания сотрясают меня, не дают говорить. Она тянет меня к кровати, усаживает, опускается рядом. А я все реву и реву.

– Мэв, да скажи ты хоть что-нибудь! – умоляет Лиза. – Ни разу не видела тебя таким… Что стряслось?

– Не могу, – выдавливаю я, икая и кашляя. – Мисс Розали с Тэмми услышат.

– Они в церкви на собрании, мы с тобой одни. Расскажи… Пожалуйста!

Снова «пожалуйста». К горлу подступает комок.

– Лиза… я… Я знаю, кто убил Дре.

– Что? – Ее глаза округляются. – Боже мой! Кто?

– Рыжий.

Она ошарашенно моргает.

– Погоди, то есть… Тот самый, с которым Бренда?

– Да, он.

Лиза молчит. Я утираю лицо рукавом и продолжаю:

– В тот день, когда он приехал с Брендой и Халилем, я заметил у него на руке часы – те самые, что сняли с Дре. Я провел собственное расследование. Лиза, это он. Он убил моего кузена, Лиза… Сегодня я пришел к нему в парк.

Она ахает, прикрывая рот рукой.

– Ты его…

Опускаю глаза в пол.

– Приставил ему к голове пушку, а потом… – Голос обрывается. – Потом… так и не смог выстрелить.

Снова тишина.

Все, теперь уж точно все. Я еще хуже, чем она думала. Хуже, чем думали ее брат с матерью. Теперь она и смотреть на меня не захочет.

Минута тянется за минутой, будто день за днем.

Лиза складывает руки на груди.

– Почему не смог?

– Я вдруг подумал о своих детях, о матери… и о тебе. Что будет, если меня поймают или убьют? – Зажмуриваюсь, но слезы все равно катятся по щекам. – Жалкий трус, вот я кто.

– Нет, – шепчет она, качая головой. – Ты поступил как мужчина.

Я поднимаю на нее взгляд.

– Как так? Этот гад убил Дре! А я что сделал? Дал ему сбежать. Разве это правильно?

– А разве правильно выбросить свою жизнь на помойку, только чтобы отомстить?

Я почти смеюсь.

– Моя жизнь ничего не стоит. Мне детей стало жалко. Я слишком хорошо знаю, каково расти без отца.

– Значит, считаешь, что нужен своим детям? – спрашивает Лиза.

– Если честно, им нужен кто-нибудь получше меня.

Лиза глубоко вздыхает, потирая округлившийся живот.

– Знаешь… я все-таки верю в тебя, Мэверик. А еще мне… нам всем очень нужно, чтобы ты сам верил в себя.

Снова смотрю на нее.

– Правда?

– Да.

Надо же… и это после того, что я чуть не сделал сегодня! Наверное, одна только Лиза видит в мне Мэверика, который плюет на уличные дела и занимается своей жизнью. Хотелось бы, конечно, стать таким… а не сидеть за решеткой и просить у детей прощения за свои ошибки.

Прав мистер Уайатт насчет яблочка от яблоньки: далеко не упадет, но откатиться может, надо лишь чуть подтолкнуть.

Кладу руку Лизе на живот. Малыш внутри шевелится, будто рыба плещется под самой кожей. Губы сами собой раздвигаются в улыбке.

– Веселый он сегодня.

– Да, разыгралась.

Со смехом закатываю глаза.

– Ладно, будь по-твоему.