Розы на снегу

Наступают каратели. Глухие разрывы снарядов доносит весенний ветер до лесной деревушки Семеновщина. Фашисты разбросали листовки. Пишут: край окружен, спасенья нет, сдавайтесь. А в деревне флаги красные над каждым крыльцом. Сегодня праздник — 1 Мая. И все должно быть как в довоенное время.

Вернулись художники. Новая встреча с Васильевым. Нелегко комбригу. Жмут каратели. Со всех сторон наседают. Отбиваются партизаны. Тревожно, но Васильев спокоен. Принял по-домашнему. Сидел за столом в белой рубахе. Высокий открытый лоб с пролысинами. Умные искрящиеся глаза. Протянул радиограмму:

— Товарищ Никитин беспокоится: как вы тут? Набрали ли материала для будущих работ?

— Писать есть что. И горя людского насмотрелись, и с бытом партизанским познакомились. Вот бы в сражении большом поучаствовать. Посодействуйте, — попросил Блинков.

— Сражения, конечно, дело нужное, особенно армиям, — усмехнулся комбриг. — Но в партизанской тактике сейчас меньше открытых боев, больше засад, диверсий на дорогах. Засада! — Васильев поднялся и, подойдя к окну, мечтательно произнес: — Вот окончится война. Приедет Николай Григорьевич Васильев в Ленинград, зайдет в музей. Пройдется по залам. И вдруг… Ба! Знакомые лица на картине. Так ведь это же мои ребята в засаде. Помнится, такое натворили… — И, сразу посерьезнев, твердо сказал: — Хорошо. Посодействуем.

И вот художник с автоматом за плечами шагает в группе подрывников. В вещевых мешках тол. В сумке от противогаза «профессора по взрывам» Доценко все необходимое для минирования — от батарей БАС-60 до танковых часов «Цыбули».

Месяц назад подход к железной дороге в районе деревни Заболотье и села Нового был не труден. А сейчас? Что такое? Вдоль полотна железной дороги вырублены кусты и деревья на двести — триста метров. Насыпь залита жидкой известью. Сюрприз! Патрули с собаками на каждом километре.

— Поищем другое место, — распорядился командир группы Зверев.

К рассвету отошли в глубь леса. Ноги мокрые, но о костре и речи не может быть. За железной дорогой видны избы деревни Чертсиново, где живут двадцать восемь австрийцев — охранников моста через безымянную речку. Но и там та же картина — дзот, около него бревна от разобранной деревни и оголенная местность. Зверев непреклонен:

— Будем искать удобный подход!

На исходе третьи сутки. Разделили последние размокшие сухари. Раскурили последнюю щепоть перетертой, смешанной с хлебными крошками махорки. Козью ножку бережно передавали по кругу.

— Ну, что будем делать, подрывники? Что в бригаде скажем? Ну, чего в рот воды набрали? — сердится Зверев.

Первым заговорил Эрмлер:

— Обратно нам ходу нет. Железку нужно закрыть хоть на сутки.

Его поддержал Миша Кочетов, самый молодой в группе:

— Домой мы не пойдем. Давайте подрывать мост у самого Агиева, на переезде. Фрицам в башку не придет, что партизаны решатся на такое…

Но и там неудача. И снова группа пробирается лесом параллельно железнодорожной магистрали, по которой идут эшелоны к фронту. Шагает в цепочке и Блинков… Нелегки, ох как нелегки партизанские тропы.

Ночью приблизились к селению, занятому вражескими войсками. Подошли к полотну железной дороги со стороны поля. Участок неукрепленный.

— Может, минировано? — засомневался Зверев.

Доценко вставил запалы, проверил чеку и махнул рукой Кочетову:

— Пошли, Мишук.

Зверев, Эрмлер и Блинков приготовились прикрывать их отход.

Справа мигнули огоньки. От станции Чихачево прошли патрульные. И тут же на полотне появились две пригнувшиеся фигуры. Они бежали быстро, разматывая катушку с проволокой. Нужно было торопиться, — загорелся зеленым огоньком семафор. Через пять минут показался воинский эшелон гитлеровцев.

Взметнулось малиновое пламя, осветив одинокую березу на поле. И сразу же заговорили партизанские автоматы. Стрелял по врагу и ленинградский художник Александр Блинков.

Иван Пономарев

СТУК В ОКНО

Их осталось одиннадцать человек. Предстояло выбрать командира и комиссара.

— Я предлагаю выбрать командиром Ковалева, — сказал Скурдинский.

— А комиссаром?

— Скурдинского, — послышалось сразу несколько голосов.

Так и решили.

Это были трудные дни для осьминских партизан. Беды начались с того памятного боя, когда фашистам удалось пробраться к базе.

Скурдинский дежурил тогда на кухне — готовил обед, то и дело поглядывая на тропы, откуда должны были показаться командир отряда Цветков, ушедший на встречу с подпольщиками, и группа Филиппова, занятая оборудованием запасного лагеря. Неожиданно в землянку, где находился заместитель командира отряда Иван Гурьев, вбежал дозорный и крикнул:

Иван Васильевич Скурдинский.

— Фашисты! Уже близко.

Гурьев и Скурдинский бросились к опушке леса. Действительно, прямо на лагерь через кустарники двигались вражеские автоматчики.

— Нащупали, гады, — сказал Гурьев. — Надо уходить. Нас — горсть. С такой силой не справимся.

Захватив оружие, боеприпасы и часть продуктов, партизаны стали отходить. Но не прошли они и километра, как увидели развернутую вражескую цепь.