Ртуть

– Дабы они вместе со всем добром разбились о Риф Цезаря, Горе Варяга, Рок Сарацина, Могилу Галеонов, Кладбище Французов, Молот Голландца или иные навигационные опасности, из-за которых о твоей родине идёт столь недобрая слава.

– А-а, – протянула Элиза мелодичным голосом, от которого у Джека едва не подогнулись колени. – Это проливает новый свет на некоторые другие наши обычаи.

– А именно?

– Выходить по ночам с большими длинными ножами, дабы избавить выброшенных на берег моряков от лишних мучений.

– По их просьбе, полагаю?

– Да, и возвращаться с тюками или сундуками добра, полученными в благодарность за услугу. Да, Джек, твоё объяснение куда правдоподобнее – как мило было со стороны добрейшей матушки оберегать мой детский слух от жестокой правды.

– Теперь ты понимаешь, почему английские короли долго терпели – вернее, поощряли, не исключено, что взятками, – корсарские набеги на берега Йглма?

– Это было во вторую неделю августа. Мы с матушкой шли по пляжу…

– Там есть пляжи?

– Мне он казался золотым, – возможно, то была прибрежная топь. Перед нами ослепительно белел Снежный утёс.

– Как, летом?

– Не от снега. То был дар чаек, на котором держится процветание Йглма. У нас с матушкой были слкс и сктл.

– Чего-чего?

– Первое – орудие для отбивания, рубки, соскребания и ворошения, состоящее из устричной раковины, привязанной к берцовой кости.

– Почему не к палке?

– Англичане вырубили все наши леса. Сктл – бадья или ведро. Мы были на полпути к утёсу, когда услышали некий ритмичный звук. Не привычное биение волн об острые скалы; он был быстрее, резче, гулче – бой дикарских африканских барабанов! Северных, не конголезских, но всё равно африканских, не свойственных нашей местности. В йглмской музыке ударные почти не используются…

– Трудно сделать барабан из крысиной шкуры…

– Мы повернулись к солнцу. В бухте – на смятом листе сусального золота – скользила тень, похожая на сколопендру; её бесчисленные ноги двигались взад-вперёд под барабанный бой…

– Исполинская сороконожка шла по воде?

– То была многовёсельная галера берберийских корсаров. Мы бросились бежать, но грязь засасывала так, что у нас ещё несколько недель были сквщ.

– Сквщ?

– Синяки на пятках, подобные следу от поцелуя. Пираты спустили шлюпку и направили её по мелководью наперерез нам. Несколько человек – силуэты в тюрбанах, столь варварские и непривычные для моего юного взора – выпрыгнули и побежали за нами. Один угодил прямиком в зыбун.

– Так! Начинается то, что мы в Уоппинге зовём потехой!

– Только прирождённая йглмка могла бы отыскать проход в зыбучих песках. В мгновение он ушёл по шейку и забился, выкрикивая стихи из священного Корана.

– А твоя мать сказала: «Мы можем убежать, но христианский долг повелевает выручить бедного моряка; мы обязаны пожертвовать свободой, дабы спасти его жизнь», и вы остались.

– Нет, матушка сказала что-то вроде «Есть шанс убежать, однако у чуреков мушкеты; я притворюсь, будто хочу помочь тому чернозадому, может, нам это зачтётся».

– Вот женщина!

– Она потребовала весло и протянула его увязшему моряку. Видя, что она не проваливается, другие отважились вылезти из лодки и вытащили товарища. Нас как-то странно обнюхал не говорящий по-английски офицер, всем своим видом показывая, что ему ужасно неловко. Затем нас посадили в лодку и доставили на галеру, а с неё – на сорокапушечный корсарский галеон. Не какую-нибудь развалюху-барку, а настоящий линейный корабль, отбитый, купленный или взятый в аренду у какого-то европейского военного флота.

– И над твоей матерью грубо надругались похотливые магометане.

– Нет. Этих людей, судя по всему, в женщинах влекло лишь то, что объединяет нас с мужчинами.

– Неужто брови?

– Нет, нет!

– Так ногти? Потому что…

– Прекрати!

– Но человеколюбие, которое проявила твоя мать к бедному моряку, не осталось без награды? В минуту нечаянной опасности он как-то её спас – верно?

– Он через два дня умер от тухлой рыбы, и его выбросили за борт.

– Тухлой рыбы? На корабле? В океане?

Мне казалось, мусульмане очень серьёзно относятся к провианту.

– Он её не ел, просто коснулся, когда готовил.

– Какого чёрта…

– Не спрашивай меня, – сказала Элиза, – спрашивай странного господина, принудившего мою матушку утолять его извращённое сластолюбие.

– Ты вроде бы сказала…

– Ты спросил, надругались ли над ней магометане. Этот господин не был мусульманином. Или евреем. Или ещё кем из тех, кто практикует обрезание.

– Э…

– Мне остановиться и нарисовать картинку?

– Нет. Так кто он был?

– Не знаю. Он никогда не покидал свою каюту на корме корабля, как если бы страшился солнечного света или хотя бы загара. Когда матушку туда привели, высокие окна были завешены тяжёлым бархатом, темно-зелёным, словно кожица авокадо – плода, произрастающего в Новой Испании. Не успела она опомниться, как её припёрли спиной к ковру…

– Ты хотела сказать «бросили на ковёр».