Ртуть

Может, аптекарь туг на ухо… Джек пошёл по дому, нарочно стараясь побольше шуметь. Он оказался в большой комнате, наполненной предметами, которые явно не стоило трогать: настольные печи дышали жаром, на спиртовках, над пламенем, синим, как Элизины глаза, булькали в ретортах мутные жидкости. Джек открыл следующую дверь – в кабинет аптекаря – и сильно вздрогнул, напоровшись на висящий скелет. Он поднял глаза к потолку и снова увидел массивную лепнину. Она изображала всё сплошь богинь: богиню зари, богиню весны на убранной цветами колеснице, ту, в честь которой назвали Европу, богиню любви (эта смотрелась в ручное зеркальце), а в центре – Минерву (некоторые имена Джек всё-таки знал), в шлеме, с суровым взглядом. Одной рукой она держала щит с изображением страшилища, чьи волосы-змеи свешивались почти до середины комнаты.

На верёвке болталась мёртвая усохшая рыба. Вдоль стен тянулись полки и шкапчики с различными профессиональными орудиями. Здесь были щипцы, пугающие функциональным разнообразием, целое собрание ступок и пестиков с какими-то надписями, черепа разных животных, закрытые цилиндрические сосуды, стеклянные и каменные, тоже с надписями, огромные готические часы (гротескные существа неожиданно выскакивали из дверок и прятались раньше, чем Джек успевал обернуться, чтобы их разглядеть), зелёные стеклянные реторты, приятной округлостью напомнившие ему женские формы, весы с невероятным количеством гирь и разновесов, начиная от пушечных ядер и заканчивая листочками фольги, которые можно ненароком сдуть в соседнюю страну, блестящие серебряные стержни, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся стеклянными трубочками, невесть зачем наполненными ртутью, нечто высокое и тяжёлое, закутанное в плотную ткань: оно источало внутреннее тепло и в то же время вздымалось и опадало, словно мехи…

– Guten Tag, или, наверное, лучше сказать добрый день, – произнесло оно.

Джек от неожиданности сел на копчик и, подняв глаза, увидел рядом со скелетом человека, закутанного в дорожный плащ или монашеский балахон. Джек даже не вскрикнул, так он был изумлён – не в последнюю очередь тем, что незнакомец заговорил по-английски.

– Откуда вы знаете… – только и сумел выговорить он.

У человека в балахоне были седые волосы и рыжая борода. Взгляд выражал сдержанную весёлость, и Джек решил выждать минуту, прежде чем выхватить саблю и проткнуть незнакомца насквозь.

– Что ты – англичанин?

– Да.

– Возможно, тебе невдомёк, но ты имеешь привычку разговаривать сам с собой – рассказывать себе, что видишь и что может произойти. Поэтому я уже знаю, что тебя зовут Джек. Я – Енох. И ещё есть нечто очень английское в азарте, с каким ты отправился исследовать то, что немец или француз благоразумно счёл бы не своим делом.

– Эти слова наводят на размышления, – сказал Джек, – но, полагаю, не слишком оскорбительны.

– Я не вкладывал в них ровным счётом ничего оскорбительного, – отвечал Енох. – Чем могу помочь?

– Я здесь в интересах дамы, которая стала бледной и ослабела по причине излишне обильных женских… э…

– Месячных?

– Да. Есть что-нибудь от этого?

Енох взглянул в окно на пасмурное серое небо.

– Ну… что бы ни говорили аптекари…

– Так вы не аптекарь?

– Нет.

– А где он?

– Где сейчас все приличные люди. На городской площади.

– Так о чём разговор?

Енох пожал плечами:

– О том, что ты хочешь помочь подруге, а я знаю как.

– Так как?

– Ей не хватает железа.

– Железа?!

– Она выздоровеет, если будет есть много говядины.

– Вы сказали «железа». Почему бы ей не съесть подкову?

– Они невкусные. Говядина содержит железо.

– Спасибо. Так вы сказали, аптекарь на городской площади?

– Вон там, неподалёку, – сказал Енох. – Там же мясная лавка, на случай, если захочешь купить говядины.

– Auf wiedersehen, Енох.

– До встречи, Джек.

Отвязавшись, таким образом, от сумасшедшего (у которого, как подумалось Джеку уже на улице, было что-то общее с доктором), он отправился поискать кого-нибудь в здравом уме. На площади было много народу – как узнать, кто тут аптекарь? Надо было спросить у Еноха, как он выглядит.

Бокбоденцы сошлись кольцом у вертикального столба, врытого в землю и наполовину засыпанного хворостом. Джек поначалу не понял, что это такое, поскольку прибыл из Англии, где чаще практикуется виселица. К тому времени, как до него дошло, он уже протолкался в середину толпы и не мог повернуть назад, не навлекши на себя подозрение в сочувствии ведьмам. Джек знал, что бо́льшая часть зрителей пришла сюда ради сохранения репутации; однако именно такие люди скорее всего обвинят чужака в колдовстве. Настоящие ведьмоненавистники были в первых рядах и что-то кричали на местном диалекте немецкого, который порой до обидного походил на английский. Слов Джек не понимал, но, по-видимому, это были угрозы. Бессмыслица какая-то: что проку грозить ведьме, которая и без того скоро умрёт? Потом Джек различил слова «Walpurgis» и «heute Nacht», что, как он знал, означает «сегодня ночью», и понял, что грозят не обречённой женщине, а соседкам, которых подозревают в ведьмовстве.