Ртуть

– Вряд ли они опустятся до приемлемого уровня, – пробормотал Болструд. – Можем ли мы купить селитру и сами его изготовить?

– Стоимость серы упала из-за вулканических извержений на Яве, – сказала Элиза, – но качественный уголь очень дорог. Герцог Брауншвейг-Люнебургский трясётся над своей ольхой, как скряга над сундуком с монетами.

– Бог даст, мы захватим арсенал в самом начале кампании, – проговорил Болструд.

От слов «кампания» и «захватим арсенал» Элизе стало не по себе. Она попыталась сменить тему.

– Когда я буду иметь удовольствие видеть Клиента?

– Как только мы сможем застать его одетым и трезвым, – тут же отвечал Болструд.

– Для гавкера это должно быть несложно.

– Клиент совершенно не таков! – фыркнул Гомер.

– Странно.

– Что тут странного?

– Как можно быть противником рабства, если не по религиозным соображениям?

– Вы противница рабства, хоть и не кальвинистка.

– У меня есть личные причины. Однако я полагала, что Клиент – ваш единоверец. Он ведь и впрямь против рабства?

– Давайте оставим в стороне домыслы и будем держаться фактов.

– Не могу не заметить, сэр, что мой вопрос остался без ответа.

– Вы появились на пороге нашей амстердамской церкви – некоторым показалось, как ангельское видение, – сделали более чем щедрое пожертвование и предложили любым способом содействовать нашей борьбе против рабства. Этим вы сейчас и занимаетесь.

– Однако если Клиент не противник рабства, как я содействую этой борьбе, покупая ему пули и порох?

– Вы, возможно, не знаете, что мой отец, упокой, Господи, его душу, был государственным секретарём при покойном короле, пока английские паписты, действуя по указке Франции, не загнали его в ссылку, а там и в гроб. Он пошёл на это, зная, что ради высшего блага иногда приходится иметь дело с такими, как Карл Второй. Вот и мы, противники рабства, государственной церкви и в особенности – гнусностей римской веры, должны поддержать человека, который помешает Джеймсу, герцогу Йоркскому, долго оставаться на троне.

– Джеймс – законный наследник, не так ли?

– Как доказали дипломаты в споре о старшинстве королей, – произнёс Болструд, – нет такого вопроса, который нельзя было бы затемнить, и в особенности – пороховым дымом. Людовик ставит на всех своих пушках слова: «Ultima Ratio Regum».

– Последний довод королей.

– Вы и латынь знаете?

– Я получила классическое образование.

– На Йглме?!

– В Константинополе.

Граф д’Аво двигался по гаагским каналам походкой человека, ступающего по раскалённым углям, однако некий внутренний стержень неизменно удерживал его от падения.

– Не хотите ли вернуться домой, мсье?

– Отнюдь нет, мадемуазель, мне нравится, – отвечал он, выкусывая по слогу за раз, словно крокодил, захватывающий пастью весло.

– Сегодня вы одеты теплее. Это русский соболь?

– Да, хотя плохонький. Вас ждёт гораздо лучше – если доставите меня домой живым.

– Это совершенно лишнее, мсье.

– Подарки и должны быть излишеством. – Д’Аво вытащил из кармана и протянул Элизе квадратик чёрного бархата. – Вуаля!

– Что это? – Она, забирая вещицу, воспользовалась случаем поддержать спутника под локоть.

– Так, безделица. Я бы хотел, чтобы вы её надели.

Безделица оказалась длинной и широкой, с Элизину ладонь, лентой, скреплённой на концах золотой брошью в виде бабочки. Элиза, догадавшись, что её носят через плечо, продела внутрь руку и голову.

– Ну как?

Д’Аво, вопреки обыкновению, не нашёлся с комплиментом. Он только пожал плечами, словно говоря: «Неважно, как». Это укрепило Элизино подозрение, что чёрная бархатная лента поверх наряда для катания на коньках выглядит довольно нелепо.

– Как вы вчера выпутались из своего затруднения?

– Попросил штатгальтера вызвать английского посла назад в Бинненхоф. Тому пришлось совершить поворот кругом – манёвр, к которому дипломатам коварного Альбиона не привыкать. Мы двинулись за ними и свернули на первом же перекрёстке. А вы из своего?

– О чём… а, вы о прогулке с увальнем.

– Разумеется.

– Помучила его ещё полчаса и доставила домой, чтобы заняться делом. Вы считаете меня шлюхой, мсье? Это было видно по вашему лицу, когда я произнесла «дело». Хотя вы, вероятно, сказали бы «куртизанка».

– Для моего круга, мадемуазель, все, кто марает руки каким-либо делом, – шлюхи. Французская аристократия не видит разницы между первым негоциантом Амстердама и уличной потаскухой.

– За это Людовик так ненавидит голландцев?

– О нет, мадемуазель, в отличие от скучных кальвинистов, мы шлюх любим – в Версале их полно. Нет, у нас есть множество разумных причин для ненависти к голландцам.

– И какого рода шлюхой вы меня считаете?

– Это я и пытаюсь выяснить.

Элиза рассмеялась:

– В таком случае вам стоит повернуть назад.

– Нет!

Д’Аво с риском упасть свернул в другой канал. Нечто громадное и угрюмое выступало в просвет между домами. Элиза сперва подумала, что это особо сумрачная кирпичная церковь, потом увидела оскаленные зубцы парапета, амбразуры, и поняла, что здание это воздвигнуто не для спасения душ. Высокие острые башенки торчали по углам; готические украшения на фронтоне сжатыми кулаками грозили морозному небу.