Ртуть

– Он вошёл в надвинутой шляпе, низко опустив голову, бровей его я не видел. Принимаю ваше пари, сэр.

– Позволите?

– Не трудитесь, сэр, я пошлю мальчишку. Если сомневаетесь, можете послать другого.

Трактирщик обернулся, поймал за руку парнишку лет десяти и, нагнувшись, что-то ему прошептал. Мальчик направился прямиком к человеку в углу и произнёс несколько слов, указывая на стакан. Человек, не давая себе труда ответить, только отмахнулся. На миг блеснуло массивное золотое кольцо. Мальчик вернулся и что-то сказал на птичьем языке портовых окраин. Даниель ни слова не понял.

– Томми говорит, вы должны мне фунт, – объявил трактирщик.

Даниель сник.

– У него не было густых бровей?

– Мы об этом не спорили. Его брови не густые – мы спорили об этом. А уж какие там они были, до дела не касается.

– Не понимаю.

– У меня за стойкой живёт крепкая дубинка – свидетельница нашего пари, и она говорит, что вы должны мне фунт, как ни юлите!

– Пусть ваша дубинка спит дальше, любезный, – ответил Даниель. – Вы получите свой фунт, я только прошу вас объясниться.

– Может, вчера у него и были густые брови – почём мне знать, – сказал трактирщик, несколько остывая, – но сегодня у него вообще бровей нет. Одна щетина.

– Он их сбрил!

– Уж не знаю, сэр. Моё дело маленькое.

– Вот ваш фунт.

– Спасибо, сэр, я предпочёл бы полновесный, серебряный, а не эту фальшивку…

– Погодите. У меня будет для вас кое-что получше.

– Другая монета? Так давайте её сюда.

– Нет, другая награда. Хотите, чтобы ваша таверна прославилась на сто и более лет как место, где задержали знаменитого убийцу?

Теперь сник трактирщик. По лицу его было видно, что он предпочёл бы обойтись без знаменитых убийц в своём заведении. Однако Даниель подбодрил его несколькими словами и убедил отправить мальчишку в Тауэр, а самому с дубинкой встать у чёрного хода. Бобу Шафто хватило одного взгляда, чтобы занять позицию у другой двери. Даниель взял из камина головню, прошёл в дальний конец и замахал ею из стороны в сторону, чтобы она разгорелась и осветила угол.

– Будь ты проклят, Даниель Уотерхауз, вонючий пёс! Продажная девка, ублюдок, ссущий в штаны! Как смеешь ты так обращаться с дворянином! По какому праву? Я барон, а ты трусливый предатель! Вильгельм Оранский не Кромвель, не республиканец, но принц, дворянин, как я! Он выкажет мне заслуженное уважение, а тебе – презрение, которого ты достоин! Это по тебе плачет топор, это ты сдохнешь в Тауэре, как побитая сука!

Даниель повернулся и обратился к другим посетителям – не столько к бесчувственным от ночного пьянствам гулякам, сколько к завтракающим матросам и лодочникам.

– Прошу прощения, что отвлекаю, – сказал он. – Вы слышали о Джеффрисе, судье-вешателе, который украсил дорсетские деревья телами простых англичан и продал в неволю английских школьниц?

Джеффрис вскочил, опрокинув стол, и метнулся к ближайшему, то есть чёрному, выходу, однако трактирщик двумя руками поднял дубинку и занёс её, как дровосек над деревом. Джеффрис развернулся к другой двери. Боб Шафто выждал, когда он разгонится и поверит в своё спасение, потом встал в двери и вытащил из-за голенища кинжал. Джеффрис еле-еле успел затормозить, чтобы не напороться на острие; по лицу Боба было ясно, что он не отведёт клинок.

Теперь и остальные посетители принялись, вскочив, хлопать по одежде, обнаруживая местоположение ножей, свинчаток и других полезных предметов. Однако делали они это от неожиданности, а не потому, что выработали определённый план действий. Все ждали указаний от Даниеля.

– Человек, о котором я говорил и чьё имя вы все знаете, виновник Кровавых ассизов и множества других преступлений – юридических убийств, за которые до сей минуты надеялся никогда не ответить, – Джордж Джеффрис, барон Уэмский, – он.

И Даниель направил палец, как пистолет, в лицо Джеффриса, чьи брови взметнулись бы от ужаса, будь у него брови. Без них лицо было лишено всякой способности выражать чувства и всякой власти над чувствами Даниеля. Никакое его выражение не могло бы возбудить у Даниеля страх, или жалость, или невольное жутковатое восхищение. Нелепо приписывать такое значение всего лишь паре бровей; вероятно, что-то изменилось в самом Джеффрисе, а может быть, в Даниеле.

Ножи и свинчатки появились на свет – не для того, чтобы пойти в ход, но чтобы Джеффрис не вздумал рыпаться. Впервые на памяти Даниеля тот онемел и даже браниться не мог.

Даниель поймал взгляд Боба и кивнул.

– Бог в помощь, сержант Шафто. Надеюсь, вы спасёте свою принцессу.

– И я надеюсь, – отвечал Боб. – Переживу я эту ночь или погибну, не забывайте, что я вам уже помог, а вы мне – пока нет.

– Не забыл и никогда не забуду. Я не горазд преследовать по бездорожью вооружённых людей, не то бы отправился с вами. Жду случая оказать ответную услугу.

– Это не услуга, а ваш долг по договору, – напомнил Боб, – и осталось лишь решить, в какой монете я его получу. – Он повернулся и выбежал на улицу.