Рубеж

…Вместо линии ровной, рушницами ощетинившейся, – ярмарок сорочинский. Никак, бьются? Да нет, не бьются – обнимаются!

Обнимаются?

Рот раскрыл – да слов не нашлось. Хлопцы! Да чего ж вы это творите? Да что ж это деется, в христа-богородицу да параскеву пятницу через почаевский крест?!

Юдка душегубец

Смешались, зашумели, набежали со всех сторон.

Гвалт!

– Эй, товарищи! Кончай биться, давай мириться! Даешь братание!

– Или не свои мы? Вяжи ахвицеров да отаманов! Да здравствует мировая революция!

– А кому самогону? Выпьем за всеобщую погибель контры!

– Даешь!!!

Уже обнимаются. Целуются даже. Вэй, меня не надо!

– Здоров, товарищ!

Эге, никак жид? Шапка с лентой, пистоля дивная на ремне, да только нос не спрячешь!

– Шолом!

Удивился, моргнул, снова моргнул. Я и сам удивился. Или не так сказал?

А у чортопхайки уже и горелку льют. Льют, не жалеют.

– Налетай, товарищи! Не старый, чай, режим! Анархия – мать порядка!

– Гур-р-ра-а-а!

Вначале подивился я даже. Чего это с панами черкасами? Только что из рушниц в заброд этих целили, а теперь горелку вместе пьют! Подивился – но тут же понял. Страшно было панам черкасам на Околице. Хоть и бодрились, и гонор держали – а страшно. И тут – свои. Какие-никакие, хоть под хоругвью черно-красной, но свои!

– А ну, товарищи, на митинг! На митинг!

Миг – и вот уже оседлал чортопхайку какой-то лохматый в длинном лапсердаке. А шляпа-то, шляпа!

Вэй, даже завидно!

– Товарищи! Братва! От имени Гуляйпольского Ревкома приветствую героический партизанский отряд из города Валки! Ура!

Заорали – уши зажимай. А чего не поорать, если горелку подливают, не жалея?

– И ты выпей, товарищ! За революцию!

Это мне? Ого, и вправду – не жалеют!

У-у-у-ух!

– Какой сейчас, товарищи, политический момент? А такой сейчас политический момент! Революция – это, товарищи, факт! А раз факт, то каковы выводы из этого факта?

Хорошо, хоть горелки не пожалели! Такое слушать – не на трезвую голову. Да и на пьяную тоже, признаться…

Но ведь слушают!

– Перво-наперво, власть народу! То есть – вам! Не нужно нам ни офицеров, ни отаманов, ни прочей сволочи. Правильно?

– Гур-р-ра-а-а!

И тут я понял. Ой, неглупые эти разбойники! Пана Логина в сторонку отвели, а сами его хлопцами занялись. А то, что слова непонятные, так это даже лучше. Убедительней!

– Второе, значит, земля крестьянам! Панам – петуха красного, добро всякое забрать, а землю взять – и поделить. И чтобы поровну. Правильно?

Все-таки гайдамаки! И зброя иная, и амуниция, а нутро то же. Вэй, наслушался! Наслушался, насмотрелся…

– А как у вас, товарищ, с еврейским вопросом?

Эге, жид давешний! Ну и дела, уже и жиды в гайдамаки подались!

– Будем знакомы. Я – Аркадий Харьковский, секретарь еврейской секции ревкома. А ты кто будешь?

Ну, если он Харьковский…

– Иегуда бен-Иосиф… Уманский. А что пан Харьковский под еврейским вопросом разумеет? Как жидов на палю набивать? Тогда пан попал куда следует.

Вэй, опять не то сказал! Рассердил пана Харьковского.

– Во-первых, товарищ Уманский, слово «жид» есть ругательное, а потому надо говорить не «жид», а «еврей». Во-вторых, читал ли ты статьи товарища Жаботинского?

Хотел убежать – не смог. Крепко за руку держит, пан секретарь!

Логин Загаржецкий, сотник валковский

Закричать, «ордынку» выхватить, развалить до пояса патлатого горлопана?

Оглянулся сотник, головой покачал. Поздно! Или рано еще. Пусть поорет, позавывает! Ведь не дурные хлопцы, поймут!

– Так не можно нам, пан добродий, под Катеринослав с вами ехать. Нужно нам Мацапуру-упыря сперва изловить. Или не так, панове? А на что нам эта леварюция, если Мацапура будет и дальше землю поганить!

Улыбнулся пан Логин. Молодец есаул, обрезал болтуна. Да только что значит «сперва»?

– Верно! Верно! – зашумели черкасы. – Убьем Мацапуру-беса!

Да только патлатого не проймешь.

– Дело, товарищи, не в Мацапуре! Дело – в Мацапурах как классовом явлении. Много у вашего Мацапуры земли? Много! Вот и объединились против трудового народа Мацапуры, чтобы ту землю не отдать, а вашу – в карман положить. Под Катеринославом сейчас судьба всей революции решается. Побьют нас кадеты, и вместо одного Мацапуры десять явятся. Землю у вас отберут, своих урядников поставят, а вы им чоботы целовать станете!

Загудели хлопцы, потемнели лицами. Перегнул патлатый с чоботами! А вот насчет земли…

– А так: побьем кадетов – и в каждой волости народную власть устроим. Земли у Мацапур и прочих богатеев отрежем и себе возьмем!

Неуютно почувствовал себя пан Загаржецкий. Как бы не вспомнили панове черкасы, сколько за ним сотенных грунтов записано. За ним, да за паном Енохой покойным. Да и у есаула кой-чего имеется.

– А чего, универсал вышел – землю делить?

Поморщился сотник. Началось! Ну кто же тебя, Свербигуз, за язык твой тянул? Или засвербило?

– Вот! – радостно усмехнулся патлатый, грамоту из-за пазухи выхватил. Выхватил, расправил.

– Не универсал, товарищи, а декрет. Декрет о земле. Читаю! Слушайте, товарищи! «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно и навсегда…»

Понял сотник – плохи дела.

* * *