Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

При этом Помпеи отнюдь не забывал о том, что является магистратом римского народа. В конце концов величие гражданина определялось той славой, которую он принес Республике. Помпеи с гордостью хвастал тем, что «застал Азию на краю владений Рима, а оставил ее в самой их середине».[132]

Смиряя царей, распоряжаясь царствами, направляя свои походы к краю света, он все подчинял своей единственной цели. Поднимая Тиграна из праха, Помпеи поступал, как подобает суровому защитнику интересов Республики. Иначе сцена лишилась бы своего героического обаяния. Всякая царственная пышность производила внушительное впечатление на варваров, однако истинным предназначением ее было служить занавесом за добродетелями, рожденными свободами Рима. Неудивительно, что рабское подражание Помпея Александру, вызывавшее презрительные насмешки подобных Крассу соперников, весьма одобрялось огромным большинством его сограждан. Они инстинктивно ощущали, что за всем этим кроется не пренебрежение к обычаям надоевшей Республики, но, напротив, подтверждение их высшего достоинства и ценности.

Дело в том, что память о величии Александра всегда служила римлянам укором. Хуже того, она была источником вдохновения для их врагов. На Востоке образ созданного Александром царства никогда не терял своей привлекательности. Более столетия он вызывал неприятие со стороны Рима, и систематически подвергался им уничижению. Однако царство Александра оставалось единственной разумной системой правления, которую можно было противопоставить республиканским принципам новых покорителей мира. Это объясняет ее привлекательность для монархов, даже не греческих, как Митридат, и, что удивительнее всего, — для разбойников и взбунтовавшихся рабов. Когда пираты провозглашали себя царями, предпочитая золоченые паруса и пурпурные одеяния монархов, это делалось не из простого тщеславия, а в качестве осознанной пропагандистской меры, публичного заявления об оппозиции Республике. Они понимали, что смысл такого заявления будет правильно истолкован, ибо, когда в предшествующие годы существующий порядок вещей грозил вот-вот рухнуть, знак к восстанию был подан рабом в короне. Коммунизм Спартака был тем более уникален, что практически все без исключения вожди предшествовавших ему восстаний рабов намеревались воздвигнуть свой трон на костях бывших господ. Большинство, подобно пиратам просто принимало внешнюю сторону монархии, однако находились и такие, кто придавал своей жизни самый фантастический ореол и претендовал на происхождение от царей. Вот какую форму приняла революция в мире, где правила Республика. Царственные претензии рабов, безусловно, подпитывали бурные, хотя и не видимые глазу водовороты тревожного века, соединяясь с пророчествами о явлении всеобщего царя, о новой мировой монархии и о падении Рима, которые столь блистательно использовала пропаганда Митридата.