Рубиновая верность

– В прямом! И я готова рассказать тебе об этом, если ты обещаешь не перебивать меня воплями «не может быть!».

– Я не верю тебе, Рита, – еле выговорил сквозь зубы Ленечка, когда я самым честным и подробным образом рассказала ему всю свою эпопею с четой Заречных.

– Ты меня знаешь сто лет и не веришь?! – возмутилась я. – Во мне, проверенной годами совместной жизни, сомневаешься, а какой-то мышастой Дашеньке поверил?!

– Да она никогда не могла бы до такого додуматься!! Вот ты – могла бы! Этому я верю сразу и безоговорочно! Ты врешь, как пишешь! А чтобы Даша… подставила невинного человека… в смысле… Эмму Григорьевну… Да она, если хочешь знать, не так воспитана… в смысле… Даша…

– Слушай, Ленечка, а Дашуткина маманька, случаем, не в библиотеке работает? – с улыбкой спросила я.

– Представь себе, не в библиотеке, – мстительно отозвался Зацепин, явно, чтобы я не воображала себя прозорливым Шерлоком Холмсом.

– Нет? Тогда, наверно, в школе?

– Ну… допустим, в школе… И что?

– Вот ведь так и знала! – хлопнула я себя по коленям обеими руками. – В первом «Б»?!

– Н-нет… То есть не знаю, – помотал головой Ленечка. – Хотя… уж точно не в первом. Она литературу преподает.

– А-а-а… Великую и могучую, как и русский язык, на котором она написана.

– Ну и к чему эта твоя убийственная ирония? – скривился Ленечка. – Не понимаю.

– А к тому, что те, которые Достоевского преподают, запросто могут сами, кого хочешь, укокошить, а не то что подставить. А потом какой-нибудь раскольниковой теорией прикроются: мол, право имеют. Не твари, мол, дрожащие! В общем, рабы не мы! Мы не рабы!

– Что ты мелешь, Рита?! – пришла пора возмущаться Зацепину.

– Да я просто уверена, что твоя Дашулька, подставляя Эмму, развела в своем дневничке демагогию на предмет того, что все это делает во имя великой любви, которая оправдывает любые средства. И еще наверняка писала, что Эмме и так всю жизнь везло, и если чуть-чуть не повезет, то это будет только справедливо и ей же на пользу. Мне, конечно, тоже давно пора всплакнуть. А она, Мышка, заслужила себе немножечко человеческого счастья длительным воздержанием и превозмоганием превратностей судьбы!

– В каком еще дневничке? – с большим подозрением посмотрел на меня Ленечка. – В Интернете что ли?

– Ага! В Интернете! – истерично расхохоталась я. – Совсем у тебя, Ленечка, крыша съехала! Она в тетрадке кропает. В клеточку. С каким-нибудь голубком на обложке!

Ленечка подошел к окну, откинул в сторону занавеску, надышал на стекле пятнышко, зачем-то нарисовал на нем крест и, опять повернувшись ко мне лицом, заявил:

– Это ты все специально придумала! Мне назло! Ты всю жизнь все делала мне назло!

– Я тебя, дурака неразумного, всю жизнь возвращала с небес на землю. А здесь, на земле, все женщины одинаковы. Идеала нет, Ленечка. А если и есть, то недостижим. На то и идеал! И твоя Дашенька – фантом, иллюзия! Ты в очередной раз придумал себе подругу жизни, с которой будет якобы очень легко преодолевать трудности и невзгоды! Пора наконец понять, что я лучше всех твоих баб хотя бы потому, что ты всегда знаешь, чего от меня ожидать! Я предсказуема, Зацепин!

Именно в этом месте моего поучительного монолога опять запиликал Ленечкин мобильник.

– Я слушаю тебя, Даша, – похоронным голосом проговорил Ленечка.

Видимо, Серая Мышка тоже отметила погребальное интонирование своего возлюбленного, потому что он еще трагичнее сказал в трубку:

– У меня такой голос потому, что Рита мне только что рассказала, как все было на самом деле. Нет-нет! Ей незачем меня обманывать! Ты просто не в курсе, Даша. Мы с ней знакомы… дай бог памяти… с двенадцати лет… так что… Словом, я всегда знаю, когда она врет, или, говоря литературным языком, сочиняет, а когда говорит правду.

Сидя против Ленечки на диване, я слышала, как все громче и громче захлебывается рыданиями Дашенька. Наблюдала, как все больше и больше темнеют светлые Ленечкины глаза. На самом высоком мышином писке Зацепин отключил телефон.

– Фу, как некрасиво, Ленечка, – криво улыбнувшись, заметила ему я. – Разве тебя не учили, что обрывать человека на полуслове неприлично, и особенно если человек – дама сердца?!

Он затравленно посмотрел на меня и сказал:

– Она говорит, что сделала это во имя высокой любви.

Я согласно кивнула, а он продолжил:

– И что счастливую и безоблачную жизнь Эммы Григорьевны давно пора было разбавить неприятностью, и что она… то есть Даша…

– Неужели, как я и говорила, заслужила немного счастья?!

– Да, все именно так, как ты и говорила…

Зацепин сунул телефон в карман, снял наконец ветровку и комком бросил ее в кресло. Я поднялась с дивана, подошла к нему, крепко обняла и сказала:

– Я люблю тебя, Ленечка. А ты любишь меня. Глупое чувство к примитивной Дашеньке растает, как снег весной. Надо только немножко подождать, и все пройдет! Вот увидишь! А я, как всегда, помогу тебе забыть ее побыстрее!