Рубиновая верность

Уже через час весь трест был засыпан сахарной пудрой, слетевшей с расхватанных сотрудниками калачей, а Назаренко, собственной персоной, явился в приемную Мохначева с подарочным вариантом нового хлебобулочного изделия под названием «Заневский батон» с изюмом и цукатами внутри. Выйдя из кабинета начальника, удачливый предприниматель без долгих церемоний притянул меня к себе и жарко поцеловал. Его руки моментально забрались под мой пиджак. Я собиралась гордо вырваться, но Назаренко сам убрал руки. Он шепнул, что подъедет вечером к стройтресту, и, не слушая моих возражений, вышел из приемной Мохначева.

Весь рабочий день прошел в мучительных раздумьях на тему: «Каким образом сбежать от Назаренко?» Ничего хорошего я так и не придумала, потому что на самом деле сбегать от него уже опять не хотела. Слишком хорош был его поцелуй. Током било от рук Ильи, касавшихся под пиджаком моего тела. И все повторилось: долгий проезд в его машине на окраину Питера сквозь строй блочных и кирпичных домов, оранжево-перманентная голова мамаши, тушеное мясо с жареной картошкой и смятое гобеленовое покрывало, на котором мы с ним предавались любви.

На этот раз я держала руку на пульсе, то есть взгляд – на заклеенном синей изолентой будильнике. В 22.00, то есть в сакральный час принятия назаренковской мамашей ванны, я засобиралась домой. К одиннадцати обещал вернуться домой Ленечка.

– Останься, – вроде бы еще мягко попросил Назаренко, но в голосе уже явно слышались металлические ноты.

– Не могу, – ответила я. – Меня будут ждать и… волноваться…

– Ты замужем?

– Тебя это удивляет?

– Ну… вообще-то у меня обычно срабатывает чутье…

– То есть на замужних ты принципиально не обращаешь внимания?

– Нет… Говорю же, я их чую как-то…

– Ну… мы живем… гражданским браком, но… это ничего не меняет…

– Никакой брак ничего не меняет, если…

– Если что?

– Если ты со мной. Брось его.

– Кого?

– Своего гражданского…

Я и так уже готова была оставить Ленечку, но очень не понравилось то, что мне хотели это навязать.

– Не собираюсь, – довольно беззаботно сказала я.

Назаренко придавил меня к своему дивану так, что нечем стало дышать, и, изогнув губы в недовольной гримасе, громко сказал в самое ухо:

– Соберешься! Непременно соберешься!

– Ты так уверен, что я выберу именно тебя? – просипела я.

– Конечно, уверен! Иначе я ничего и не начинал бы с тобой!

– Все мы что-то начинаем, но игра не всегда идет по нашим правилам…

– Ну уж ты-то будешь играть по моим… И тебе понравится… Вот увидишь…

Он запечатал мой рот, открывшийся для протеста, поцелуем, от которого опять закружилась голова. От его грубоватых ласк внутри меня вновь родился и стал шириться огненный шар. Я чувствовала, как из него вырывались горячие ручейки, которые, струясь и извиваясь, бежали к каждой клеточке моего тела, и каждая хотела вспыхнуть и сгореть. И вся я хотела вспыхнуть и долго исходить огнем, чтобы освободиться от того сладкого и одновременно болезненного томления, в которое ввергали меня руки и губы Назаренко.

– Ну что? Бросишь его? Бросишь? – шипел он мне в ухо. – Разве ты сможешь бросить меня?

– Не смогу… – совершенно искренне отвечала я, полностью отдавая свое тело во власть его рук. – Не смогу… не смогу… хочу быть только с тобой…

– Тебе ведь никогда не было так хорошо… никогда… ни с кем… – убеждал меня Назаренко.

И я соглашалась со всеми его словами. Когда нервы натянуты струнами, когда чувства обострены так, что кожей, кажется, можно видеть и чувствовать вкус, нельзя вспомнить, было ли еще когда-нибудь так же хорошо, как в эту минуту. Вряд ли мне было хуже с Ленечкой, но Назаренко совсем другой, он доставлял мне удовольствие по-другому, а потому и сравнивать непросто, да, собственно, и ни к чему. Ленечка – это Ленечка, а Назаренко – это Назаренко. Ленечка был изучен мною вдоль и поперек. Назаренко покорял новизной отношений и грубой первобытной силой. Если бы они позволили, то я любила бы их обоих по очереди.

Исходя из этого, какое-то время я пыталась водить за нос и Ленечку, и Назаренко. Ленечка, как сказал поэт, обманываться был только рад. Назаренко поводил ноздрями, как растревоженный хищник и готовился к решительному броску. Я надеялась, что успею подготовиться к его нападению и спасти как-нибудь Ленечку, но хлебобулочный предприниматель был предпринимателен во всем. Совершенно неожиданно он заявился ко мне домой именно тогда, когда у Зацепина (такая редкость в то время!) не было дежурства. Мы с ним лежали на диване в обнимку и смотрели какой-то дурацкий концерт по телевизору. Ленечка отдыхал, периодически проваливаясь в сон, а я под глупейшие песенки размышляла о том, как мне приспособиться к двум мужчинам таким ловким образом, чтобы ни один не догадывался о существовании другого. Но другой мужчина явился как раз для того, чтобы я раз и навсегда выбрала одного и приспособилась исключительно к нему.

– Не вздумай его будить! – заявила я Назаренко, когда он сразу с порога бросился в комнату. – Он с дежурства! Устал!!!