Рубиновые звёзды

Первым тронулся Мерин с Виктором за рулём. Люстру, упакованную в две плотные картонные коробки, тоже положили в багажник мерседеса. Еле влезла. Рядом с Виктором сидел Иван и наслаждался из крутой тачки видами весеннего пробуждающегося леса по обе стороны дороги. Он, если честно, впервые сидел внутри такой машины. Представил, что у него всё зашибись как хорошо, и машина эта его. Даже позу выбрал королевскую с гордо поднятым подбородком. Виктор сразу заметил эти перемены, но говорить ничего не стал. Он-то уже в каких только машинах не ездил. А вообще, больше любил внедорожники, а не лимузины. Безопаснее и выше.

День был ясный, солнечный, дорога сухая и чистая.

За Мерином тронулось красное Вольво 850. Роскошным авто управляла Лиза. Она водила машину с шестнадцати лет, так как отец был заядлым автолюбителем, что, к огромному сожалению, его и погубило. Можно было ехать поездом в Адлер тем летом, но он любил всегда на своей Волге. Держал её в идеальном состоянии, просто судьба.

Она сдала экзамены по вождению ещё в десятом классе. Сдала с первого раза. Могла парковаться в любую, самую невозможную прогалину между машинами, ехать задним ходом, смотря только в одно боковое зеркало, очень осторожно обгоняла разных пенсионеров по пути или трактора, сама заправлялась. Отец научил её всему.

Сергей сидел рядом с Лизой и настраивал музыку на приёмнике. Он дал ей первой насладиться вождением. У него было такое радостное и почти счастливое настроение, что он вообще не помнил, когда он так себя ощущал. Да и рядом с такой красоткой, как Лизка Давыдова, первой красавицей на оба параллельных класса, находиться было само по себе прикольно, а уж в такой тачке – мечта просто. Губы сами разъезжались.

Виктор волновался. Он был опытный водитель и знал, что такое дорога, тем более сейчас, когда её почти не ремонтировали, а после зимы наверняка полно рытвин разных, ям и всякого опасного мусора.

– Я не пойму, ты меня телохранителем, что ли взял? – вдруг возмутился Иван.

– Рулить хочешь, археолог?

– У меня морская болезнь уже от ёлок.

Виктор посмотрел в широкое зеркало заднего вида на Вольво, которое ехало сзади, чётко держа дистанцию.

– Бедный мальчик! – хмыкнул он, – Смотри, как Лизка едет. Во, молодец!

– Да ты всех уже достал со своей любовью! Лиза туда, Лиза сюда. Сколько лет ты за ней гоняешься? С пятого класса, если мне память не изменяет.

Виктору явно не понравился такой разворот в их диалоге.

– Нашёл бы себе какую-нибудь попроще. У вас там чё, у Рыскина, баб нет?

– Слышь, ты! В красивых ботинках! Я твою личную жизнь когда-нибудь трогал? Что, я не знаю, в какие клубы ты ходишь, нарядный?

– Да что ты понимаешь, колхозник хренов! Что ты вообще понимаешь в кружевах?

– Ну-ну! А я про что? Я тебя ещё на физ-ре вычислил.

На дороге показался указатель заправочной станции.

– Заправка вон через два километра, – сказал Виктор, – Заправимся, и поедешь.

Иван недовольно посмотрел на Виктора, как бы презирая его командный тон, достал из бардачка толстую инструкцию в лаковой обложке по использованию автомобиля и начал листать.

В бордовых Жигулях

Примерно в часе езды от того места, где ехал вопросный кортеж, на обочине дороги стояли припаркованные потрепанные «Жигули», через открытые стёкла которых доносилась известная и очень популярная в то время композиция Александра Яковлевича Розенбаума «Гоп-Стоп».

В машине сидели двое: за рулём побритый наголо тридцатилетний уголовник по кличке Лысый и на два года его моложе, тоже уголовник, вор и дебошир, Шмель. Оба в модных чёрных кожаных куртках, американских джинсах и аляповатых давно нестиранных футболках с разными надписями на английском, значение которых они не знали и знать не собирались. На шеях болтались на толстых цепях кресты из белого металла.

В руках они держали пластиковые стаканчики. В стаканчиках плескался портвейн португальского происхождения. Лысый крепко держал стаканчик своей натруженной жилистой пятернёй, на тыльной стороне которой красовалась татуировка паука, а на двух пальцах виднелись тату перстней. В другой руке он тоже крепко держал надкусанный «Сникерс» и периодически постукивал этой рукой по рулю, так как сидел на водительском сидении.

– Я ей такой: «Оля!» – хихикал и одновременно хрипел прокуренным горлом Лысый.

Шмель тихо посмеивался, сверкая металлической «фиксой» вместо одного переднего зуба.

– А она: «Не фамильярничайте, Пётр!» – продолжал Лысый, – Я ей: «Я тока завтра могу приехать. У меня матушка захворала.»

– Ага! Шпалы стала медленней таскать, – гоготнул его собеседник.

– «Ой,– говорит, – конечно!» Сама, тварь, церковь ограбила, попа развела на три рубля, сидит со своим Жориком руки потирает.

– Ждёт, когда мы ей доски доставим в офис-с-с.

Оба заржали. Шмель разлил остатки из красивой заграничной бутылки и поставил её в ноги.

– На Тишинку… Наивная ты, Оля!

Друганы чокнулись стаканчиками и выпили до дна.

– Ладно, Лысый, харе пить. А то не успеем.

Лысый вздохнул и выкинул стаканчик в окно. Шмель сделал то же самое.

ГЛАВА 6. Парусник