Рудольф Нуреев. Неистовый гений

Хореограф Франсуаза Адре, часто встречавшаяся с Нуреевым, когда была членом отборочной комиссии на конкурсе в кордебалет Парижской оперы, утверждала: «Рудольфу нравились люди, не прятавшиеся от урагана, который он собою представлял. О том, как он принимает решения, слагали легенды, и надо было убрать у него из‑под руки все эти пепельницы. Но я не представляла, что он может быть таким открытым и так внимательно слушать!»^{594}.

Нурееву была ненавистна сама мысль о самоцензуре, и он очень ценил настоящих людей. «Рядом с ним всегда надо было проходить тест на искренность, — утверждала Виолетта Верди, знавшая его с 1961 года. — По его мнению, искренность была самым главным качеством, подтверждающим цельность характера. Чтобы остаться его другом, надо было уметь высоко держать голову и, если понадобится, ругаться с ним»^{595}. Ей вторит Гислен Тесмар: «Рудольф обладал невероятным животным инстинктом. Он мог учуять хорошую добычу, отделить хорошие и плохие профессиональные отношения, отличить человека, которому можно доверять, от того, которого надо остерегаться»

^{596}. По его мнению, отношения, при которых люди мирятся с недостатками друг друга, и есть приемлемые. К слову, «безжалостный» Нуреев работал с одними и теми же людьми долгие годы. Так, массажист Луиджи Пиньотти сопровождал его во всех мировых турне в течение двадцати лет, начиная с 1972 года. До этого была англичанка Джоан Тринг, которая проработала с Нуреевым девять лет, выполняя функции личного секретаря. В Париже в течение тридцати (!) лет его пресс‑атташе была Николь Гонзалес. В Парижской опере в течение шести лет его первыми помощниками были Патрисия Руанн, Патрис Барт и Женя Поляков — англичанка, француз и русский, замещавшие слишком часто колесившего по свету танцовщика‑директора.

Рудольф, будучи невероятно подозрительным, также оставался верен людям, которые занимались его денежными вопросами. Тем не менее он не переставал громко жаловаться и уличать их в том, что они проматывают его состояние. Однако благодаря им он зарабатывал много, очень много денег…

От своих друзей он требовал одного — понимания. Мотавшийся по свету, он уже не обращал внимания, который час в Лондоне, Париже или Лос‑Анджелесе. Если у него вдруг возникало желание поболтать, он брался за телефон.

— Hello, it's Rudolf. Do I wake up? ^{597}— спрашивал он, прекрасно зная ответ.

«Вы отвечали ему: „Я сплю“, — но потом разговаривали с ним целый час», — вспоминала Николь Гонзалес^{598}

.

Рудольф очень мало спал, страдая хронической бессонницей, но главное — ему надо было убедиться в привязанности к нему других людей. С помощью волшебства телефонной связи он постоянно чувствовал присутствие своих друзей.

С близкими людьми Нуреев был несговорчив, требователен, порой несправедлив, но почти всегда уважителен. Однако это не относится к тем, кто оставался за кругом избранных.

Со случайными знакомыми он умел быть убийственно презрительным, в том числе и с известными артистами, даже звездами его калибра. Однажды в 1977 году в Нью‑Йорке он ужинал вместе с Арнольдом Шварценеггером. Актер был уже довольно хорошо известен в США, но еще плоховато изъяснялся по‑английски и явно был смущен обществом Нуреева. В начале ужина он спросил:

— Вы часто ездите в Россию?

Рудольф, задетый за живое тем, что Шварценеггер ничего не знает о нем, и взволнованный самим вопросом, сухо ответил:

— Каждый день езжу. — После чего резко повернулся спиной к своему обожателю^{599}.

Певица и актриса Барбра Стрейзанд, думая, что поступает правильно, зашла к Рудольфу в уборную после спектакля в Лос‑Анджелесе, чтобы поприветствовать его.

— Вы знаете, я приехала издалека, чтобы посмотреть на вас, — сказала она, как бы приводя доказательства своего восхищения.

— Но я никогда и не просил вас приезжать, — немедленно отбрил он звезду резкой репликой^{600}.

Рудольф был не только патологически груб, но иногда и жесток. Он рано осознал: «Чтобы выжить, надо уничтожить другого» — и не без провокационности подал это откровение репортеру «Ньюсуик» в 1965 году^{601}. Сам он выжил именно благодаря тому, что чувствовал себя почти уничтоженным в своем детстве… Свой девиз он всегда изощренно применял на практике, никогда не упуская случая зло подшутить или раздать обидные клички тем, кого не любил или кому завидовал. Хореографа Клод Бесси, которую Рудольф ненавидел, он называл Bessy‑bêtise (по‑французски пустяк

). После скандала в Квадратном дворе Лувра униженная Наталия Макарова стала Natashtray Macabrava (Macabre по‑французски мрачный, погребальный, a Ashtray по‑английски — пепельница), Барышникова, которого он считал излишне американизированным, он прозвал Микки Маус…

Да и в обществе Нуреев любил унизить людей, а заодно поиграть на их восхищении.