Руины Арха 2. Убийца

Я споткнулся о камень, упал на задницу. Страхоза среагировала тут же, метнулась молнией к шее, но я прикрылся рукой, и предплечье обожгло адской болью, я вскрикнул. Страхоза воткнулась в мясо и кость бутоном кровососущих игл.

Не знаю, как другая рука сумела выхватить из чехла нож и резануть по корню бутона.

А дальше…

Медный Берег. Помню, что лежал на песке Медного Берега, на боку, лицом к морю, и слушал волны, громадные и неторопливые. Борис сидел рядом, и мы смотрели, как волны обрушивались на Берег и разбивались в пенные рои.

– Зачем ты поперся наперерез? – услышал я голос духа, раскатистый, как глас божий. – Пролетела бы мимо, и всем было бы хорошо.

До меня дошло, что это не море рокочет – это я так дышу. А сквозь картинку посеревших волн уже проступают решетчатые контуры плит.

Я поморгал.

Лежу на полу, в луже блестящей, как серебро, воды. Рядом труп страхозы. Предплечье сковано болью, в нем глубоко сидит бутон игл. Чувствую, те упираются в кости, сидят между лучевой и локтевой.

Но к боли я привык, не первый раз. Мясо-то заживет, а вот плащ…

– Зараза! – процедил я.

Злость помогает преодолеть волны страха, хоть и ослабленные, но по-прежнему исходят от мертвой страхозы.

Я подполз к ней.

Принц вьется под потолком змеей, лишь голова не змеиная, смотрит на меня, наклонив ее набок, как любопытный пес.

– Ты чертовски нелогичен. Но это хорошо. Логика предсказуема, а значит, скучна. А у иррациональности щедрые некошеные просторы.

Один за другим я вырвал из страхозы глаза. Труп бросил в лужу, глаза твари у меня на ладони.

Внушают ужас, но я зол.

– Мне нужны ее глаза.

Раненая рука кое-как, сквозь дрожь, скоординировала пальцы, чтобы те дернули торбу за шнурок, и вторая рука спрятала трофеи в горловину. Завязать торбу настоящее испытание.

– Может, сперва иглы из лапы вытащишь? – сказал призрак.

– Для тебя стараюсь! – буркнул я. – Любитель нелогичности хренов…

– Догеройствуешь до заражения крови. А твоего трупа в моих планах пока нет. Быстро от меня не отделаешься.

Здоровая рука порылась во внутреннем кармане плаща. Сжимаю в зубах туго свернутый платок, кое-как вытаскиваю из раны иглу, кровь и пот капают в лужу.

Вторую иглу, засевшую глубоко, когтями и зубками вытащил Борис.

– Пока возитесь, кровью истечешь, – сказал призрак, имитируя усталость. Хотя усталости не испытывает, как и бодрости. Холодная древняя душа…

Он распылился на мириады алмазных звездочек. Эта летучая масса влетела в мою рану, я инстинктивно руку отдернул, но разум заставил тело подчиниться мысли, что дух хочет помочь. Надеюсь, так и есть…

Предплечью адски больно, но при этом, как ни странно, щекотно. От избытка пота чувствую себя дождевой тучей, платок в зубах весь мокрый от слюны, но кровотечение остановилось. В руке мелкая дрожь, словно вибрирует каждая клеточка. Борис на плече транслирует успокаивающие образы.

А затем потоки драгоценной пыли покинули руку.

На месте раны шершавые, как наждак, бордовые корочки. Блестят, как алмазная пыль.

Принц парит передо мной, лицом к лицу, над его ладонью крутится шар черных блестящих зернышек.

– Пришлось измельчить иглы в крошево, чтобы из тебя вытянуть. Я стал бы первоклассным хирургом… если бы не был им давным-давно. И мне, как понимаешь, наскучило.

Осторожно возвращаю закатанный рукав на место.

– А кем ты, интересно, еще не был?

– Предлагай варианты.

– Вдруг предложу, и улетишь осуществлять. Бросишь меня на произвол Арха.

– Ты же мечтал от меня отделаться.

– Я же не знал, что ты ходячий госпиталь.

– Летучий.

Я перевел взгляд на труп страхозы.

– Во-во, полетели отсюда. Дохлятина воняет, щас сбежится зверье.

Иду, прижимая раненую руку к туловищу.

Вспоминаются родители. Дом, где вырос. То, чего не вернуть. В груди знакомый трепет, давненько не было агонии. Обычно накатывает перед сном, но чтобы прямо в дороге… А все из-за страхозы. Может надломить даже крепкую волю.

Ничего, теперь есть глаза этой твари. Двух глаз должно хватить хотя бы на один антифоб, зелье бесстрашия. А погасить агонию в дороге легче, всегда что-то отвлекает. Вот и сейчас приходится всматриваться в плиты, разоблачать убьежей, кидать через каждый коридор камень, чтобы обнаружить (или не обнаружить) стеклотину…

Рука почти не болит. Не знаю, что Принц сделал, пока копался в ней, но он гений.

Летит надо мной под потолком.

– Можешь не прижимать клешню к брюху. Не отвалится.

Сжимаю-разжимаю пальцы. Двигаются свободно.

– Талантливая тучка…

– Что?!

– Я тебя похвалил. Чем не угодили тучки?

– Ах, тучка… Вместо «т» послышалась «с».

Я хмыкнул.

– Неудивительно. У тебя же ушей нет.

– А у тебя – извилин. Шутки однообразные. Улечу, будешь сам свое мясо чинить.

– Переживу. Взрыдну над твоей фотографией, вытру сопли платочком и пойду широким шагом в новую жизнь.

– А где возьмешь фотографию?

– Выторгую у какого-нибудь бродяги за барахло.

– Моя фотка есть у любого бродяги? Как я, оказывается, знаменит.

– Не то слово. Ты вообще на каждой фотке, просто не видно. Вы же, призраки, на фотографиях не отображаетесь.