Рука

– Вот – заявление вашей жены. Читайте. Она просит следствие избавить ее от каких-либо встреч с вами, так как вы ей глубоко отвратительны. Читайте. Тут такие интимные подробности вашей жизни, что третий знать их не мог.

Нам пришлось тогда откачивать Понятьева… Не сердце сдало. Сердце у него оказалось каменным. Запор возник в мозгах у вашего папеньки. Очень трудно бывает осознать происходящее бедному человеческому мозгу, несущему прямую и косвенную вину за все непостижимые обороты жизни, которые превращают бывших палачей в казнимых своими жертвами. И совсем хреново, когда орудиями казни и возмездия мы – палачи – выбираем радостно и злобно жену, сына или друга подследственного, подделывая почерки, запугивая, шантажируя и имитируя в различных пикантных ситуациях их голоса. Техники для этого и специалиотое у нас полно. Откачали мы Понятьева.

– Успокойтесь, – говорю. – Странно вам, хладнокровно бившему в лоб врага из верного пистолета, впадать в истерику из-за бабы. Странно. Письмо ваше Сталину не покажу. Скрою до поры. Испортит оно дело. Необратимо поднасрет. Скрою. И вообще пора нам кончать с вами. Дел полно находится в моем столе без движения. Всякая шпиония, вредители и троцкисты. А я тут вожусь с вами, с верным большевиком, на которого направили удар вражьи силы! Придите в себя! Вас же прозвали каменным сердцем!

– Спасибо, Василий Васильевич!

...До сих пор коробит меня, когда я слышу это отчество. Иван Вчерашкин выправил мне его в новых метриках. . . Прости, отец – Иван Абрамыч…

– Не за что, – говорю. – А поведению сына и жены не стоит удивляться. Вы, я, Сталин воспитали их в любви к идее. Такая любовь безрассудна и это правильно в переходный период. Стоило доносчикам бросить на вас тень и сын ваш, и жена грудью заслонили не вас, а Идею с Партией. Молодцы. Завтра же начнем оправдывать вас по следующему делу.

Хитрый я был змей и играл о пятеркой полураспавшихся от тупого кошмара злодеев, как волчонок с цыпленком. Временами от непривычки жалость сдавливала сердце, но я перечитывал перечни заслуг, собственноручно составленные каждым, и меня снова захлестывала бешеная ненависть. Спокойно, гравюр, спокойно, говорил я себе…

Следующее обвинение против Понятьева я выдвинул такое абсурдное, что, ознакомившись с ним, он весело захохотал. В сфабрикованном мной же доносе сообщалось, что Понятьев и его подручные, именовавшиеоя преторианцами, в мелочах подготовили заговор против Сталина и готовились его осуществить на охоте в заповеднике ЦК партии.

– Иосиф Виссарионович подтвердил, что вы приглашали его на охоту с борзыми. Это было в Кремле, когда вы пили, беседовали и закусывали. Так?

– Мысль о заговоре так нелепа, что всерьез опровергать ее невозможно! – сказал Понятьев.

– Правильно, – говорю. – Мы ее опровергнем ее же качеством – нелепостью. В доносе сказано, что в новогоднюю ночь все вы пятеро, подпив, решили казнить Сталина на Красной площади, на Лобном месте.

– Прекрасно! – закричал Понятьев. – У всех нас есть алиби! Все мы находились именно в новогоднюю ночь в разных областях. Гуревич ликвидировал зачинщиков забастовки в Караганде. Ахмедов арестовывал в Казани университетского профессора, поставившего некогда Ленину двойку по философии. Лацио читал в Ташкенте лекцию «Военное искусства От Ганнибала до Сталина», Горяев и Квасницкий до четырех утра давали показания по делу Зиновьева и Каменева. А я… Я вот этой рукой пустил пулю в лоб директору треста: срыв поставок запчастей для номерного завода. Прекрасно!

– Да, – говорю, – с новогодней ночью вам повезло. Придется устроить еще одну абсурдную съемочку. Придется для пущей абсурдности инсценировать казнь вами товарища Сталина на Лобном месте. Кинолента в сочетании с вашими, документально подтвержденными, алиби произведет на Иосифа Виссарионовича неотразимое впечатление. Он давно подозревает, что враг начал коварно использовать органы в кровавой борьбе против лучших кадров партии, против верных сынов народа.

– Мерзавцы! фашисты! Садисты! Своими руками буду давить на кадыки! Пуль на них жалко!

– Пуль жалко, – говорю. – Товарищ Ежов призвал нас к экономии свинца и латуни, но не за счет сохранения жизни врагов. . . Значит, идея моя следственная вам ясна?

– Казнь обязательно инсценировать? Уж больно неприличное зрелище...

– Обязательно. Сталин не очень доверяет письменным показаниям и любит страшные фильмы. Я советую вам не рисковать. Чем правдоподобней вы будете выглядеть в роли палача, тем легче в сочетании с алиби вам удастся реабилитировать себя в глазах Сталина.

53

Чего вдруг, гражданин Гуров, прервав меня, вы поинтересовались судьбой князя? Сами не понимаете природы странной ассоциации.