Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала

Стереотипы, сложившиеся в далеком прошлом, торопливые формулы, порожденные обманчивым блеском дутого величия последнего шаха, были никудышными ориентирами в потрясенном революцией Иране. На авансцену вышли силы, которые последние двадцать лет заграница просто не замечала, — народ и шиитское духовенство. Оказалось, что Иран — это не те лощеные, великолепно воспитанные, знающие все европейские языки персы, которые окружали шаха и украшали многие международные конференции, и не армия, устрашавшая людей ультрасовременным американским вооружением, блеском амуниции и безукоризненными проборами, и не те покорные, трудолюбивые, выносливые, безликие люди, которых бежавший шах когда-то называл «мой народ». Вот почему некоторые из нас стали подумывать, что душа перса не так ясна, как это многие десятилетия казалось Европе. Правильно писал француз В. Берар: «Всем находящимся в Тегеране персидские дела представляются безысходнейшей путаницей». Писал он это в 1910 году.

ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК

У каждой книжной лавки в Тегеране свое неповторимое лицо и свой характер, этим они похожи на людей.

Торговое заведение Ноубари указал мне в первые же дни по приезде в Тегеран советский коллега. День был пятничный, выходной, и мы раза три проехали по полупустынной Манучехри. Мой провожатый, бурча: «Ну куда же она подевалась?» и собравшись было продолжить поиски в более благоприятное время, вдруг радостно ткнул рукой в направлении ничем не примечательной зеленой двери в обшарпанной стене меж витрин обувного и галантерейного магазинов:

— Вот она!

На Востоке чему-либо удивляешься лишь первые годы. Трудно представить, какого рода достопримечательность может уместиться в такой узости, но коллега говорит, что книг в магазинчике немало и, самое главное, в основном на русском языке.

В жаркий июньский день 1979 года (антишахская революция уже свершилась, исламская революция еще впереди, краткий миг свободы для иранцев) я знакомлюсь с Ноубари и его магазинчиком. Вместо рекламы — груды книг в картонных ящиках, поставленных прямо на тротуар, стопки книг высотой в человеческий рост у открытой двери, волнующий запах старых пожелтевших страниц.

Ноубари за семьдесят. В начале тридцатых годов он перебрался в Иран из Кировабада. Была тогда категория лиц с двойным гражданством— иранским и советским, им предложили выбрать что-то одно. Ноубари выбрал Иран. Кругленький, длинноносый старик, в черном пиджаке и традиционной персидской шапке пирожком из черного каракуля, с легким акцентом говорит по-русски: «Пажалста, смотрите! За посмотр денег не берем, выбирайте!»

Сидя на корточках под палящим солнцем, разбираю груду макулатуры. Пот стекает со лба, собирается на кончике носа и оттуда крупными каплями падает на тротуар и на книги. Ноубари читает только на фарси, поэтому вся литература разложена на две примерно равные части: персидская и иностранная — без различия языков, тематики и периодов. Моя главная задача — завоевать доверие хозяина и получить доступ в темное пространство магазинчика, где едва просматриваются с ярко освещенной улицы горы, завалы, холмики и обрывистые стены из книг. Хочется нырнуть туда, но старик Ноубари пока тверд. Постепенно, под воздействием частых посещений, сопровождающихся переходом небольших сумм из моего в его карман, старик смягчается: «Пажалста, заходи, гаспадин!»

Я ныряю в темную узкую дверь, натыкаюсь на завал. Хозяин включает свет — желтую, слабосильную лампочку без абажура, висящую на неряшливых, покрытых клочьями изоляционной ленты проводах. Кромешный книжный ад, куда брошены за какие-то грехи сотни и тысячи этих лучших друзей человека. Стеллажи до самого потолка, рухнувший под тяжестью груза стол в середине этого склада (всего в нем квадратных метров пятнадцать — шестнадцать), бумажная залежь на полу по колено, а кое-где и по пояс. Ноубари жадюга и старьевщик по натуре. Вместе с книгами валяется скелет старого радиоприемника, изодранные абажуры, половинка нового плаща, изношенные брюки и один ботинок, пара сломанных стульев, окаменевший кусок лаваша (он пролежал около двух лет, я специально следил за ним), несколько пластмассовых канистр с керосином и помятое ведро.

Экспедиция в недра лавки продолжалась два года. Как у большинства экспедиций, результаты оказались разочаровывающими, но сам процесс был беспредельно интересен. Завалы никто не трогал годами, они покрыты толстым слоем мелкой пыли. Входил в лавку довольно респектабельного вида человек, а через два-три часа выходила оттуда растрепанная, перепачканная, неизвестного цвета кожи личность. Можно представить, как недоумевали и посмеивались неприметные наблюдатели, проследовавшие сюда из дома напротив посольства.