Рукой Данте

Так же устало, как садился, старик поднялся и перевел взгляд на три массивных фолианта, лежавших под стопкой других, и начал один за другим снимать верхние манускрипты. Поэт встал и принялся помогать ему. Наконец перед ними остались три нижних тома. Старик указал на них, не столько рукой, сколько бородой.

— Не возвращайся, пока не изучишь их хорошенько. Гость перенес тяжеленные книги на скамью, и мужчины снова сели по обе стороны от них.

— Вы очень добры, вверяя мне такое сокровище.

Еврей пригладил бороду.

— Нет. Все эти книги несут нечто вроде проклятия, и горе тому, кто украдет их или причинит им, вольно или невольно, какой-либо вред.

Поэт промолчал, но поднялся, забрал свою сумку и книги, намереваясь уходить.

— Как мне расплатиться с вами? Вам известно, что средства мои скудны.

Старик едва заметно склонил голову в знак согласия и как будто улыбнулся. Гость, ни разу не видевший улыбки на его лице, даже подумал, что, возможно, ошибся и то, что он принял за выражение чувств, было всего лишь игрой света.

— Когда дело доходит до оплаты, мы все становимся людьми с ограниченными средствами.

Похоже, вопрос об оплате не столько обрадовал его, сколько опечалил. Потом они оба еще постояли, не улыбаясь, как будто ждали чего-то.

— Истинная цена, цена истины, будет в свое время сочтена и названа, но то, что ты заплатишь, не пойдет на мой счет.

Он опять взялся за тяжелую деревянную дверь.

— Что касается меня, то я возьму золотом, но не серебром, и столько, сколько ты сможешь дать.

Принеся страшную клятву и захватив несущие проклятие книги, гость вышел из полумрака на открытую площадь, куда звало его небо.

Такого неба он еще не знал, ибо оно было небом смерти и рокового проклятия, и в спину ему смотрела шестиконечная звезда: звезда из двух треугольников, звезда двух троиц.

Загул длился недолго. Чтобы попасть в Америку из Бора-Бора, надо сначала добраться до большого аэропорта на Таити. Несколько дней я слонялся по острову, пьянствуя и играя. Не помню название тамошнего главного города — и черт с ним! — но я был там. Прекрасный остров Таити. Гребаная помойка для туристов.

— Я не говорить английский, только французский и таитянский, приятель, — сказал мне представитель прекрасного народа, обитающего на этом чудесном острове: здоровая, наглая, ухмыляющаяся и вихляющая задом обезьяна, стоявшая у двери под неоновой вывеской.

Такой ответ я получил на вопрос, есть ли в этом задрипанном заведении столы для блэкджека.

— Да пошел ты… — Я отправил его куда подальше, и он тут же разволновался, выхватил большой нож и выбросил лезвие. — А мне показалось, что ты не говорить английский, приятель, — в тон ему заметил я и презрительно рассмеялся.

Нож он достал для того, чтобы произвести впечатление на своих таитянских дружков, таких же здоровых, наглых, ухмыляющихся и вихляющих задницами, а не испугать меня. Мой смех, как и вообще мое поведение, явно пришелся ему не по вкусу. Такое вот прекрасное гребаное Таити.

Полет до Нью-Йорка занимал кучу времени, а я не мог пить, потому что не мог курить, а без сигареты я не могу пить. Я так накачался, что уже подумывал заказать чартер до дома, но цена зашкаливала за сто пятьдесят штук, и я, даже пребывая в ступоре, сообразил, что таких денег у меня нет. В конце концов пришлось разложить кресло, довести себя до полной отключки с помощью валиума и прочего, позволить милой леди из «Эр Франс» укрыть меня пледом, подсунуть под голову большую мягкую подушку и погрузиться в бездну забытья.

Дома я не поехал в клинику, а начал сразу же со снижения привычной дозы белого вина и героина и уже через несколько дней вышел на нулевой уровень и по одному, и по другому.

Меня не было долго. Во время моего отсутствия делами занималась ассистентка, Мишель. В отношении поступающей корреспонденции мы с ней установили твердое правило: игнорировать все, что не несло денег и не приходило от чистого и любящего сердца. Такой подход намного упрощал бизнес и жизнь вообще.

Мишель сразу увидела, что я болен, но ничего не сказала, потому что также увидела, что я выздоравливаю. Она лишь заметила, как я загорел, и спросила, где я побывал.

— На пляжах, — ответил я. — Много пляжей, много гамаков, много ящериц.

Потом я спросил, поступали ли какие-то деньги. Она отчиталась по нескольким незначительным чекам, сообщила, что Расс, мой агент, и Дэнни, мой агент по правами за границей, получили какое-то предложение из Германии на триста тысяч марок. Мишель давно поняла, что такого рода сделки неперспективны, потому что денег я не увижу еще, может быть, года три: проценты пойдут агенту, а остальное — моему американскому издателю в счет погашения выплаченного аванса.

— И еще у вас опоздания по срокам, — добавила она. Опоздания? Куда?

— Нет, — хмыкнул я. — Никаких опозданий нет. Спешить некуда.

На Сицилию его привело то, за что в свое время были прокляты гностики: желание знать.