Рукопись Ченселора

Среди присутствующих он заметил человека примерно такого же возраста, что и Макэндрю. Темнолицый майор привлек внимание Ченселора. «Видимо, сказывается кровь предков со Средиземноморья», – решил Ченселор. Во время короткого богослужения майор стоял молча. Когда же гроб понесли от катафалка к могиле через небольшой газон, он смотрел прямо перед собой, будто не замечая покойника. Только когда капеллан говорил надгробное слово, майор проявил свои чувства: на какое-то короткое мгновение в его глазах и уголках рта проглянула откровенная ненависть.

Питер не сводил с него глаз. В какой-то момент майор, видимо, почувствовал, что на него смотрят, и взглянул на Ченселора. Выражение ненависти снова промелькнуло на его лице и исчезло. Майор отвернулся.

Когда траурная церемония закончилась и флаг передали дочери похороненного солдата, офицеры по одному стали подходить к ней со словами соболезнования. Но темнолицый майор повернулся и пошел прочь, так ничего и не сказав Элисон. Питер следил за ним. Дойдя до холмика позади рядов могил, майор остановился, медленно повернулся и оглянулся. Его одинокая фигура возвышалась над могильными плитами.

Ченселор непроизвольно подумал, что майор хотел в последний раз посмотреть на могилу Макэндрю, чтобы убедиться, действительно ли мертв объект его ненависти. Это был довольно любопытный момент…

– Я чувствовала твой взгляд, – сказала Элисон, когда они сели в машину, которая должна была доставить их в Вашингтон. – Один раз я даже оглянулась. Ты изучал толпу. И я знаю, что ты слышал каждое слово, сказанное мне. Заметил что-нибудь интересное?

– Да, – ответил Питер, – одного майора. Похож на итальянца или испанца. Он не подходил к тебе. Единственный из всех офицеров.

Элисон смотрела через окно машины на ряды могил. Она говорила тихо, чтобы их не слышали водитель и сопровождающий:

– Да, я видела его.

– Значит, ты заметила, как странно он себя вел.

– С его точки зрения, он вел себя нормально. Ненависть, которую он испытывал, на его лице было так же легко различить, как наградные нашивки на мундире. Это чувство неотделимо от его наград.

– Кто он?

– Его зовут Пабло Рамирес. Он из Сан-Хуана, один из первых слушателей Вест-Пойнта с территорий. Мне кажется, его следовало бы назвать символическим испанцем, если бы кто-нибудь смог объяснить этот термин.

– Он знал твоего отца?

– Да. Они вместе служили. Рамирес поступил в Вест-Пойнт на два года позже отца.

Питер дотронулся до ее руки:

– Они вместе служили в Корее?

– Ты имеешь в виду Часон?

– Да.

– Не знаю. Впрочем, они служили в Корее. И в Северной Африке во время Второй мировой войны, и несколько лет назад во Вьетнаме. Но о Часоне я ничего не знаю.

– Мне бы хотелось это выяснить. Почему он ненавидел твоего отца?

– Я не уверена, что он ненавидел его или что ненавидел больше, чем других. Его ненависть многолика.

– Почему?

– Он все еще майор, а большинство его сверстников уже подполковники, полковники и бригадные генералы.

– Тогда его ненависть оправданна. Его обходили, потому что он пуэрториканец?

– Частично по этой причине… Общество здесь довольно замкнутое. Мне приходилось слышать такую шутку: «Будь осторожен, если пригласишь Рамиреса на коктейль в морское собрание. Смотри, чтобы на него не надели куртку официанта». На флоте пуэрториканцы используются как прислуга или что-то в этом роде.

– Это в значительной мере оправдывает его чувства.

– Конечно, но не полностью. Рамиресу давали не один шанс, даже чаще, чем другим, и как раз потому, что он принадлежит к национальному меньшинству. Однако он этим не воспользовался.

Питер, охваченный тревожным чувством, посмотрел в окно. Замеченный им взгляд Рамиреса выражал конкретную ненависть, ненависть к конкретным объектам. Гроб с телом Макэндрю, могила Макэндрю…

– А какого мнения был о нем твой отец?

– Примерно такого же. Мелкий, вспыльчивый, чересчур эмоциональный, совершенно ненадежный человек. На него нельзя положиться. Отец дважды отказывался подписать представление о присвоении Рамиресу очередного воинского звания. Ничего особенного он о нем не рассказывал.

– А что он имел в виду, когда говорил, что на него нельзя положиться?

Эдисон нахмурила брови:

– Мне нужно подумать. По-моему, речь шла о каких-то отчетах.

– Хорошо, но что значит «отчеты»?

Она рассмеялась.

– Прости, я имела в виду донесения. Оперативные и разведывательные сводки.

– Все равно непонятно, однако можно догадаться. Твой отец говорил, что Рамирес – лжец. Либо по натуре, либо по убеждению.

– Может быть. Впрочем, для меня он слишком незначительная фигура. – Элисон положила руку на руку Ченселора. – Все кончено, все прошло. И спасибо. Я не нахожу слов, чтобы поблагодарить тебя.

– У нас еще не все кончено, – возразил он.

Она заглянула ему в глаза и, улыбнувшись, проговорила:

– Надеюсь. Прекрасная идея отправиться в отель. Давай отдохнем и не будем ни о чем думать. Я устала от размышлений. Завтра пойду к адвокату и улажу свои дела. Прошу тебя, не считай, что ты обязан остаться. Через несколько дней я уже буду в Нью-Йорке.