Рукопись, найденная в Сарагосе

Об отъезде ко двору больше не было речи. Ровельяс стал сумрачный, раздраженный. Все его самолюбие превратилось в ревность, а ревность – в затаенное ожесточение. Муж сообщил мне содержание анонимного письма; мы пришли к выводу, что крестьянин в Вильяке был переодетый поклонник. Мы распорядились собрать более точные сведения, но незнакомец исчез, продав свой домик. Эльвира ждала ребенка, и мы скрыли от нее перемену в чувствах мужа к ней. Она ее хорошо заметила, но не знала, чему это внезапное охлаждение приписать. Граф уведомил ее, что, не желая нарушать ее покой, решил переселиться в другое помещение. Он видел Эльвиру только в обеденные часы, разговор шел туго и почти всегда с оттенком насмешки.

Когда приблизилось время родов, Ровельяс выдумал, будто какие-то важные дела требуют его присутствия в Кадисе, а через неделю к нам явился официальный посланец, вручивший Эльвире письмо, с просьбой прочесть его при свидетелях. Мы собрались и услышали следующее:

«Сеньора!

Я узнал о твоих отношениях с доном Санчо де Пенья Сомбра. Я давно догадывался об измене, но его пребывание в Вильяке окончательно убедило меня в твоей подлости, которую неловко прикрывала сестра дона Санчо, выдававшая себя за его жену. Богатства мои, несомненно, давали мне преимущество; но ты не разделишь их со мной, так как мы больше не увидимся. Несмотря на это, я обеспечу тебя, хотя не признаю ребенка, которого ты носишь в своем лоне».

Эльвира не дождалась конца письма и при первых же словах упала без чувств. Мой муж в тот же вечер поехал, чтобы отомстить за обиду, нанесенную сестре. Но Ровельяс только что сел на корабль и отплыл в Америку. Муж взошел на другой корабль, но страшная буря поглотила их обоих. Эльвира родила девочку, которую ты видишь теперь со мной, и через два дня умерла. Как я осталась в живых, не понимаю, но думаю, что самая безмерность страдания дала мне силы перенести его.

Девочка при крещении получила имя Эльвира. Она напоминала мне мою сестру, а так как, кроме меня, у нее не было никого на свете, я решила посвятить ей свою жизнь. Принялась хлопотать о закреплении за ней отцовского наследства. Мне сообщили, что надо обратиться в мексиканский суд. Я написала в Америку. Меня известили, что все наследство поделено между двадцатью дальними родственниками и что, как всем хорошо известно, Ровельяс не признал ребенка моей сестры. Всего моего дохода не хватило бы на оплату двадцати исковых заявлений. Я ограничилась тем, что получила в Сеговии удостоверение о рождении и звании Эльвиры, продала наш городской дом и переехала в Вильяку со своим почти трехлетним Лонсето и Эльвирой, которой было столько же месяцев. Самым большим моим огорчением был вид домика, в котором жил когда-то проклятый незнакомец, пылавший тайной страстью к моей сестре. Но в конце концов я привыкла, и дети стали единственным моим утешеньем.

Прошел почти год с моего переезда в Вильяку, как вдруг однажды я получила из Америки письмо такого содержанья: