Рукопись, найденная в Сарагосе

Когда Бускерос произнес эти слова, я с ужасом заметил, что солнце уже зашло и я могу опоздать на свидание с восхитительной Инессой. Поэтому я его остановил и стал умолять, чтоб он отложил рассказ о замыслах герцога Аркоса до завтра. Бускерос ответил мне с обычной своей наглостью. Тогда, уже не в силах сдерживать свое негодование, я воскликнул:

– Наглый негодяй! Отними у меня жизнь, которую ты мне отравляешь, или защищай свою!

С этими словами я обнаружил шпагу и принудил моего противника сделать то же самое.

Так как отец мой никогда не позволял мне обнажать шпагу, я не знал, как ею действовать. Сначала я завертел ее колесом, чем немало удивил своего противника, – вскоре, однако, Бускерос сделал выпад и пронзил мне руку, и, кроме того, кончик его шпаги ранил меня в плечо. Рука моя выпустила оружие, я упал, обливаясь кровью, но больше всего терзала меня мысль, что я не смогу явиться в условный час и узнать то, о чем прекрасная Инесса хотела сообщить мне.

Когда цыган дошел до этого места, его вызвали по делам табора. Когда он ушел, Веласкес сказал:

– Я так и знал, что цыган все время будет вытягивать одну историю из другой. Фраскита Салеро рассказала свою историю Бускеросу, тот – Лопесу Суаресу, а тот – опять цыгану. Надо надеяться, он скажет нам в конце концов, что сталось с прекрасной Инессой. Но если он начнет новую историю, я с ним поссорюсь, как Суарес поссорился с Бускеросом. Только, пожалуй, нынче повествователь наш к нам больше не вернется.

В самом деле, цыган больше не показывался, и вскоре мы все пошли спать.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ

Мы двинулись дальше. Вечный Жид вскоре присоединился к нам и продолжал рассказ о своих приключениях.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА

Уроки мудрого Хоремона были в действительности гораздо пространней, чем в моем изложении. Общий итог их заключался в том, что один пророк по имени Битис доказал в трудах своих существование Бога и ангелов, а другой пророк по имени Тот прикрыл эти понятия темной – и казавшейся тем более возвышенной – метафизикой.

В теологии этот Бог, называвшийся Отцом, почитался только молчанием; когда же нужно было выразить его самодостаточность, говорили, что он сам собственный отец и собственный сын. Почитался он также и в образе сына, и тогда его называли «разумом божьим», или Тотом, что значит по-египетски – убеждение.

Наконец, наблюдая в природе дух и материю, дух стали считать эманацией Бога и представлять его плывущим по илу, как я уж вам как-то раз говорил. Создателя этой метафизики назвали «Трижды величайший». Платон, проведший восемнадцать лет в Египте, ввел в Греции учение о Слове, за что получил от греков прозванье Божественного.

Херемон утверждал, что все это было не вполне в духе древнеегипетской религии, что она изменилась, так как изменение – вообще в природе каждой религии. Этот его взгляд вскоре подтвердили события, происшедшие в александрийской синагоге.

Я был не единственным евреем, изучавшим египетскую теологию; другие тоже увлекались ею; особенно притягательной казалась загадочность египетской литературы, порождаемая, видимо, иероглифическим письмом и принципом, согласно которому следует обращать внимание не на символ, а на скрытую в нем мысль.

Наши александрийские раввины тоже захотели иметь требующие разрешения загадки и вообразили, что книги Моисеевы, хоть и повествуют о подлинных событиях и представляют собой подлинную историю, написаны, однако, с таким божественным искусством, что, помимо исторического содержания, имеют еще другой смысл, таинственный и аллегорический. Некоторые из наших ученых выяснили этот смысл с проницательностью, доставившей им в то время великую славу, но из всех раввинов особенно отличился Филон. После долгого изучения Платона он пришел к убеждению, что ему удалось пролить свет на темноты метафизики, и с тех пор его стали звать Платоном синагоги.

Первое произведение Филона трактует о сотворении мира, с особенной подробностью разбирая свойства числа семь. В этом сочинении автор называет Бога Отцом, что полностью соответствует египетской теологии, но не стилю Библии. Мы там находим утверждение, что змей – аллегория наслаждения и что рассказ о создании женщины из ребра мужчины также имеет аллегорический смысл.

Тот же самый Филон написал сочинение о снах, где говорит, что Бог имеет два храма: один из них – весь мир, а священник его – слово божие; а другой – чистая и разумная душа, и священник его – человек.

В своей книге об Аврааме Филон высказывается еще определенней в духе египетской теологии, когда говорит: