Рукопись, найденная в Сарагосе

Прочитав настоящее письмо, ваша милость убедится, что Вседержителю угодно было оставить мне остатки сил. Однако невыносимые боли в груди заставляют меня сомневаться в полном излечении. Ты, конечно, знаешь, сеньор дон Энрике, что Провидение одарило меня многими благами мира сего. Определенную часть их я предназначаю незнакомцу, поставившему под удар свое собственное существование, чтобы сохранить мое. Из остальной же части этих благ я не могу сделать лучшего употребления, как сложить ее к ногам несравненной Эльвиры де Норунья. Благоволи, сеньор, передать ей выражение моих правдивых и искренних чувств, которые она пробудила в том, который, быть может, скоро станет горсткой пепла и праха, но которому небо еще позволяет подписываться, как граф Ровельяс, маркиз де Вера Лонса-и-Крус Велада, потомственный командор Талья Верде-и-Рио Флор, владелец Толаскес-и-Рига-Фуэра-и-Мендес-и-Лонсас, и прочая, и прочая, и прочая".

Тебя удивляет, сеньора, что я запомнила столько титулов, но мы в шутку дразнили ими сестру, так что в конце концов выучили наизусть.

Как только муж мой получил это письмо, он сейчас же прочел его нам и спросил мою сестру, что отвечать. Эльвира сказала, что во всем полагается на мнение моего мужа, но прибавила, что добродетели графа поражают ее не так, как самолюбие, которое сквозит во всех его словах и поступках.

Мой муж прекрасно понял истинное значение этих слов и ответил графу, что Эльвира еще слишком молода, чтобы оценить его чувства, но присоединяется к молитвам о его выздоровлении. Тем не менее граф не увидел в таком ответе отказа, а напротив – стал всюду говорить о своей женитьбе на Эльвире как о деле вполне решенном; а мы между тем уехали в Вильяку.

Дом наш, стоявший на самой окраине города, будто в деревне, был расположен в очаровательной местности. Внутреннее устройство не уступало видам из окон. Напротив нашего обиталища была деревенская хижина, украшенная с отменным вкусом: крыльцо все в цветах, окна высокие и светлые, рядом небольшой птичник, – словом, все было аккуратное, новенькое. Нам сказали, что домик этот купил один Лабрадор из Мурсии. Хлебопашцы, которых в нашей провинции называют лабрадорами, принадлежат к среднему сословию между мелким дворянством и крестьянами.

Был уже поздний вечер, когда мы приехали в Вильяку. Мы начали с осмотра дома – от чердака до подвала, после чего велели поставить кресла снаружи перед дверью и стали пить шоколад. Муж мой шутил с Эльвирой – на тему о бедности жилища, в котором придется жить будущей графине Ровельяс. Сестра принимала его шутки довольно весело. Вскоре мы увидели возвращающийся с поля плуг, запряженный четырьмя могучими волами. Их погонял дюжий парень, а позади шел молодой человек под руку с девушкой приблизительно того же возраста. Молодой Лабрадор отличался благородной осанкой, и, когда он приблизился к нам, мы с Эльвирой узнали в нем спасителя Ровельяса. Муж мой не обратил на него внимания, но сестра кинула на меня взгляд, который я прекрасно поняла. Юноша поклонился нам издали, видимо не желая заводить знакомство, и вошел к себе в дом. Подруга его внимательно к нам присматривалась.

– Красивая парочка, правда? – сказала донья Мануэла, наша ключница.

– Как это – красивая парочка? – воскликнула Эльвира. – Разве это – муж и жена?

– Конечно, – возразила Мануэла, – и ежели говорить по правде, то союз этот заключен против воли родителей. Брак увозом. Тут все об этом знают; сразу заметили, что это не крестьяне.

Муж мой спросил Эльвиру, почему она так взволнована, и прибавил:

– Можно подумать, что это наш таинственный певец.

В эту минуту в доме напротив послышались звуки гитары и голос, подтвердивший подозрения моего мужа.

– Странное дело, – заметил он. – Но так как этот человек женат, очевидно, серенады его предназначались для кого-нибудь из наших соседок.

– А я, – возразила Эльвира, – была уверена, что они были предназначены мне.

Мы посмеялись над ее простодушием и перестали об этом говорить. В течение шести недель, проведенных в Вильяке, окна домика напротив оставались все время закрытыми, и мы больше не видели наших соседей. Кажется даже, что они покинули городок раньше нас.

К концу этого срока мы узнали, что Ровельяс чувствует себя лучше, и бой быков должен возобновиться, но без личного участия графа.

Мы вернулись в Сеговию, где сразу окунулись в самую гущу празднеств, пиров, зрелищ и балов. Ухаживанья графа взволновали сердце Эльвиры, и свадьбу справили с невиданной пышностью.

Через три недели после венчанья граф узнал, что его изгнанье окончено и он может явиться ко двору. Он с радостью заговорил о представлении ко двору и моей сестры. Но он хотел, перед тем как выезжать из Сеговии, узнать фамилию своего избавителя и поэтому велел объявить, что кто сообщит ему адрес незнакомого торреро, тот получит в награду сто золотых, по восемь пистолей каждый. На другой день пришло такое письмо:

"Сеньор граф!

Ты задаешь себе напрасный труд. Оставь попытки узнать человека, спасшего тебе жизнь, и удовольствуйся уверенностью, что ты навеки погубил его".