Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых

Доллар ходит наравне с лирой. О лира, в первый раз накормишь ты поэта! Турецкий хлеб – белоснежный пух в золотой корочке, хрупкой, как бабочкино крыло. Там-сям в витринах медленно вращаются упитанные куриные тушки, насаженные на вертел. Но больше никого турки на кол уже не сажают и кожу тоже не сдирают, а, наоборот, продают – милейшие люди, только что усатые и гортанные, но не страшней, чем где-нибудь в Баку. Мальчишки прямо по тротуару гоняют гремучую банку из-под пива, к ним, увлекшись, может кинуться на подмогу и мужик, – хотя ни одного пьяного! Но на светофоры и водители обращают немногим больше внимания, чем пешеходы, – вполне могут двинуться на красный цвет, так что не зевай. Никаких фесок, шаровар, кафтанов – все в куртках, пиджачках. Женщин маловато, но в парандже ни одной.

Со всех сторон бывшие воины Аллаха зазывают в магазины, лавки и лавчонки: «Вася-Юра-Саша-Володя, заходи!» На русских приказчиков такой бурный спрос, что в ход идут любые подделки из Болгарии, Югославии. Польши. А считает по-русски, кажется, весь город.

Не отвечать на призывы – для деликатного человека источник постоянного напряжения. Русские вывески на каждом шагу: «ZonoTO», «Обмен АЮБОИ валюты». И родное словцо из «Аленького цветочка» – тувалет. В гостинице прикноплен листок: «Увезжаем завтра».

Кожаные куртки и курточки, кипы юбок и штанов, розвеси блузок, блуз и блузонов, дублёнки волокут из подвалов охапками, швыряют под ноги, как полонянок, снимают крючьями из-под сводов, как висельников, – свингер, ламбада, бельмондо, глянцевые «пропитки», какой-то крэк, не то крэг (английский режиссёр?), давно потрескавшийся, в элегантных оспинах…

Если ничего не смыслишь, все равно щупай, мни, озабоченно вглядывайся в швы, будто способен в них что-то разглядеть, верти в руках опушку, словно она в чём-то перед тобой провинилась, а в возмещение обиды пытайся сбросить с цены процентов двадцать – где-нибудь авось да повезёт. Ну, а нет – положись на Аллаха, переложи дальнейшие поиски на своих спутников – а уж они сыщут! Подошва меховых тапочек при сгибании пойдёт трещинками, как ступня крепостной мужички, на дублёнке откроются проплешинки, элегантный шнурок при попытке затянуть его останется в руке, капюшон не налезет на голову… Но это ещё когда, а сейчас старайся вставлять в разговор английские словечки, их в Стамбуле знают и чтут. Лет двадцать назад, сдавши кандидатский минимум, я «спикал» довольно бойко, но всё поглотили безъязыкие годы в социалистическом эдеме, теперь приходится восстанавливать по разговорнику для моряков: «Вы повредили мне корму. Где здесь плавучий кран?» Моряк должен быть готов ко всему – и к «Передайте, пожалуйста, этот соусник», и к «Боль отдает в кончик пениса». Ну и, разумеется, к «Это слишком экспенсив. У вас короткий ахтерштевень и правый фальшборт ниже левого, подайте мне трап».

Закупки отнимают много времени главным образом потому, что никак не удается поверить, что дураков здесь так и не найдёшь (исключая тебя самого) и что чем дальше забираешься от русского квартала, где тебя поселили, от бесчисленных стад челночниц (начиная с соплюх и кончая бабушками: мужчины крепче держатся за рабочую честь), тем выше становятся цены. Правда, не намного. А потом лавки сменятся мастерскими – хоть и на пяти квадратных метрах: сначала стрекочущими машинками, а потом воющими, испускающими струи искр точильными кругами, белым пламенем горнов, голубыми вспышками электросварки, – пора обратно, к своим – и вот уже снова зачастили русские «джинси», польские «склепы» с чем-то гуртовним, и рассеявшиеся по свету, аки племя иудейское, русские физиономии пошли бросаться в глаза непреклонным выражением «Нас на мякине не проведёшь» – сразу видно, кто турок, а кто казак. В Турции я ни разу не видел злобности – разве что неотёсанность. Продавец может ответить через плечо, не отрываясь от разговора, – но ответить по сути, а не вопросом на вопрос: «Глаз нету?» Я обнашивал новинку из кряка (?), которую мне предстояло провезти на себе через таможню, – и время от времени обнаруживал, что меня кто-то ощупывает. То есть не меня, а мою кожу. Оглянешься – улыбнутся: «Хороший кожа. За сколько брал?» Разумеется, турки тоже люди и тоже хотят тебя поднадрать. Но когда ты этого не позволяешь, в России тебя ненавидят, а в Турции вполне могут пошутить, похлопать по плечу – что ж, мол, на этот раз твоя взяла. Зато соотечественников, которые не каждый миг держат локти растопыренными, встречаешь с удесятеренной нежностью: им ведь неизмеримо труднее, чем остальному роду человеческому, ибо у нас сохранение человеческого облика считается делом неимоверно трудным, а его потеря, напротив, вполне простительным: нужда, мол, заставила.