Рули как Черчилль. Уроки лидерства, управления и власти

Если ограниченность ресурсов признается повсеместно, то факт неполноты и асимметричности распределения информации пользуется уже меньшей популярностью. Еще менее популярен тезис об ограниченных интеллектуальных способностях человека и его зависимости от различных психоэмоциональных факторов. Согласитесь, неприятно осознавать, что ты не контролируешь полностью процесс принятия собственных решений и их последствий, что ты неспособен оценить ситуацию в целом и просчитать все варианты развития событий, что ты являешься заложником собственных когнитивных ограничений и мыслительных штампов. В этом смысле сам Черчилль не питал иллюзий относительно совершенной рациональности. Еще в своем первом труде об одной из колониальных кампаний он признавал «насколько мало отдельная личность, несмотря на всю искренность ее мотивов и все величие ее власти, способна на самом деле управлять и контролировать ход дел». В дальнейшем, уже на собственном опыте, он, не скрывая, заявлял, что ему приходилось действовать в мире «ужасных “если”». Он признавал, что бывают ситуации, когда «скрепляющие элементы могут лопнуть одномоментно», и тогда любая «политика, какой бы мудрой она ни была, становится тщетной», тогда «ни скипетр, ни гений-избавитель не властны над событиями»³⁰

.

Черчилль часто постулировал, что руководители не могут предугадать последствия своих решений. Особенно когда речь заходит о таких событиях, как война. Заметив однажды, что «тем, кто выбирает момент для начала войн, не всегда доступно определить момент ее окончания», он добавит впоследствии: «Любой государственный деятель, поддавшись военной лихорадке, должен отлично понимать, что, дав сигнал к бою, он превращается в раба непредвиденных и неконтролируемых обстоятельств». «Злобная фортуна, безобразные сюрпризы и грубые просчеты» – вот, что будет «сидеть за столом совещаний на следующий день после объявления войны». В самом начале своей политической карьеры он произнес с трибуны палаты общин: «Если во время войны что-то и происходит правильно, то только благодаря случайности». Спустя сорок лет он повторит свою мысль: «Единственное, что можно определенно сказать о войне, – она полна разочарований и ошибок». Описывая мировой катаклизм, он констатировал, что подобные события «не имели повелителя; ни один человек не мог соответствовать их огромным и новым проблемам; никакая человеческая власть не могла управлять порождаемой войной ураганами; ни один взгляд не мог проникнуть за облака пыли от ее смерчей»³¹

.

Среди ученых критика совершенной рациональности началась в первой трети XX века. Ее можно найти как в работах представителей институциональной школы – Торстейна Веблена (1857–1929) и Уэсли Митчелла (1874–1948), так и неоклассиков. Например, Вильфред Парето (1848–1923) посвятил первый том своего объемного труда «Ум и общество» нелогическому поведению, которое охарактеризовал, как отсутствие логической связи между целями и средствами. В частности, он указывал на «многочисленные действия, совершаемые большей частью цивилизованных людей инстинктивно, механически, в силу привычки». Однако первым наибольший вклад в развитие указанного направления внес лауреат Нобелевской премии по экономике Герберт Саймон (1916–2001). Он предложил концепцию ограниченной рациональности, согласно которой, хотя люди и ведут себя преднамеренно рационально, они обладают этой способностью лишь в ограниченной степени³².

В соответствии с подходом Г. Саймона, человек ограничен в способностях определять собственные цели и просчитывать последствия принимаемых им решений. При этом важно понимать, что ограниченная рациональность не просто отвергает факт бесплатного сбора и обработки информации. Речь идет о гораздо более существенных ограничениях. Указывая на этот нюанс, американские экономисты Ричард Нельсон (род. 1930) и Сидни Уинтер (род. 1935) отмечают, что существует «глубокое различие между ситуацией, когда происходит событие, которое предвидели, но считали маловероятным, и ситуацией, когда происходит нечто такое, о чем никогда не думали»³³.