Рунет. Сотворенные кумиры

Нет, были светлые мгновения: Фаина Леонидовна Гринберг, если я не путаю имя. Как живое существо может сочетать в себе такую степень доброжелательности и язвительности, осталось непонятным. Очень захотелось следующие пять лет сидеть у ее ног и слушать, как она, серебряным ножом и двузубой вилочкой, мягко, очень мягко расчленяет очередное стихотворение. Я выразила желание послушать ее лекции, а она, осмотрев меня с головы до ног, спросила: «Разве Вас нужно чему-то учить?» Но позвонить обещала. Я счастлива.

Была пепельноволосая девушка, которая чудовищным голосом зачитала хорошие стихи и весьма грамотно их прокомментировала [124] (скип). У девушки, оказывается была ангина, ая ее обидела напрасно.

Был очаровательный человек в сером свитере, кажется, его звали Леонид[125]. Его подача материала восхитительна. И сам он, говорят, хорошо пишет. В таком случае, неважно, что брюки коричневые.

Ну и была Красная Рыбка[126], поразившая меня своей чудовищной, почти запредельной благопристойностью (если это тенденция, то о внешности Имморалиста я даже думать боюсь).

Поскольку я не знала ее (его) в лицо, на роль Рыбки был намечен длинноволосый красавчик с большими серыми глазами и отчаянно слабым ртом. Тем более что рядом с ним сидел другой красавчик (повторяюсь — эта Линор.). Как выяснилось, у настоящей Рыбки все в порядке: со ртом, с голосом, с одеждой, с актуальностью и даже со спутником — разумной девушкой Анжелой, с которой, наверное, бесконечно приятно дружить.

После выступлений наступила главная часть вечера — распитие водки во дворике. По дороге я слушала писательские разговоры, и становилось мне жутковато — идут человек десять, и все формулируют. Если бы не явственное отсутствие животных начал у большинства присутствующих (скотский серьез не считается), впору было бы испугаться, что зарежут.

И я опять порадовалась своей предусмотрительности. Приблизительно 10 лет назад юный подмосковный поэт Дима Соколов восторженно рассказывал мне о литературном клубе «Вавилон», где они «все вместе занимаются творчеством» [127]

. Какая удача, что я не победила тогда естественное отвращение и не вступила в эту компанию, а то была бы сейчас. с горлом. А я тогда предпочла общество басистов, которого придерживаюсь до сих пор.

Дело в том, что у всех басистов длинные члены, правильная одежда, и разговаривают они на удивление плохо (ну, кроме Овоща). С ними я чувствую себя счастливой.

Из журнала marta_ketro, 16 марта 2005

Вскоре после этого поста в журнале Марты появился следующий — с заголовком «Я не краснела с 12 лет».

«Звонит мне Фаина Леонидовна, мы обмениваемся любезностями, договариваемся встретиться, только, я говорю, без поэтов, а то они меня того. Обещали. Как, говорит, за что??? Я каюсь: пасквиль написала. Она, кроткая, не верит. Обещала ей в понедельник показать. Сижу теперь, заливаюсь краской стыда до самых пяточек. Как??? Как я ей ЭТО покажу? А придется.

Стыд, раскаянье, клятвы никогда больше.

Вырву свой грешный».

Так Марта Кетро узнала, что «Живой журнал» — чрезвычайно прозрачная и проницаемая структура, а грань между реальностью и виртуальной реальностью тонка и легко переходима. Впрочем, подозреваю, она всегда об этом знала. Просто не подавала виду.

Блогер как писатель

— Когда пишешь, есть потрясающий момент внутренней свободы. Когда делаешь что-то из слов, и у тебя получается связная история — это настолько прекрасный момент, что от него вообще отказаться невозможно. Я начинаю понимать графоманов, которые пишут ради этого ощущения. У меня всегда было очень хорошо с математикой, и поэтому я писательство воспринимаю именно как интеллектуальный труд, а не как творческий порыв. Я очень любила в восьмом классе упрощать уравнения, все эти А, В, С-квадраты, когда из такого получается вот такое. И сейчас я примерно то же удовольствие получаю, когда свожу кучу каких-то слов в текст — красивый, с моей точки зрения.

Все буквы получаются разные, с «лицами», со вкусом (как оказалось). Можно случайно поставить кляксу, смазать букву, написать ее пятью разными способами, украсить завитушкой и зачеркнуть, не вставляя strike. И ручка как продолжение тела, каждое слово нужно делать руками, совершая тонкие движения, а не один и тот же удар по кнопкам, — разница, как между лепкой и рисованием. Восстановилась связь «писать-ручка-руки»: «наши пальчики устали», и слова наполняются теплом тела и этой усталостью. Примятая кожа на среднем пальце, чернильные пятна на щеке — все гораздо физиологичнее, чем судороги в кистях от вечно холодной клавиатуры.