Руны на броне

Вдруг нечто во мне ласково потёрлось щекой прямо об душу. Улеглось на тёплое брюхо, выпустив коготки, уютно заурчало. Боясь его спугнуть, я начал читать молитву. Оно урчало и щурилось, а я бормотал.

Мы вместе простояли перед иконами на коленях целый час. Когда я снова перекрестился, дух рыси прыжком покинул меня, как всегда, не прощаясь. Необычно умиротворённый я направился в спальню.

* * *

Встал, как в Корпусе, даже в ушах звенел воображаемый вопль:

— Подъём!

Завтракали опять втроём. Вообще не зашёл к девчатам, им нельзя волноваться. Миланье сказал, что просто дела у меня. Мухаммед и Авдей догадываются, что за дела, вот и достаточно. Спустились в гараж и после проверки машины выехали. Я велел шофёру рулить к Перунову камню.

По пути я смотрел строго перед собой со скучающей гримасой, а сам думал, что опять приходится иметь дело с босяками без высшего образования, не читающими газет, или как под новым углом открываются в магическом мире классические произведения. Интересно, а существуют в этом мире аналоги Ильи Ильфа и Евгения Петрова? Или тут стало совсем не над чем смеяться?

Приехали и, хлопнув дверями, в том же суровом молчании прошли через лес. С непроницаемыми лицами подошли к фигурам у камня. Авдей с Мухаммедом пустыми рысьими глазами «взяли под контроль» моего противника и его секунданта в пальто и дорогих шапках, и двоих охранников в дублёнках и в шапках попроще.

Я демонстративно пожелал доброго утра одному Григорию Васильевичу в генеральской шинели с традиционным футляром под правой подмышкой. Он тоже поздоровался и представил мне моего противника, подвижного господина средней комплекции и его флегматичного и рослого секунданта.

Ректор традиционно предложил моему врагу признать за мной право давать интервью, кому мне захочется, и принести извинения…

— Да, — заговорил боярин, не дав старику толком закончить. — Я пришёл, чтобы признать за московским боярином Артёмом Большовым право давать интервью всем, — он возвысил голос. — Артём, прости меня!

У меня открылся рот и выпучились зенки, я просто не находил слов.

Противник посмотрел на меня и молвил деловым тоном:

— Ну, мы пойдём.

Я смотрел, как они пошли, не отрывая выпученных глаз.

— Эх! — печально проговорил Григорий Васильевич. — А мы только заняли по дуэлям первое место! Долго не продержимся…

Я подобрал челюсть, обернулся к нему и спросил:

— То есть я могу не принимать извинения?

Он с досадой передёрнул плечами и отвернулся. Я быстро повернулся и крикнул вслед уходящему противнику:

— Эй! Мне не нужны твои слова! Иди сюда и дерись!

Эти четверо остановились и нехотя обернулись. Боярин, кто вызвал меня, недобро спросил:

— Ты хочешь, чтобы я вернулся?

— Я тебя вообще не отпускал, — ответил я презрительно. — Хорош тут бегать уже!

— Извинения отвергнуты! — с подъёмом воскликнул ректор, открывая футляр. — Клянусь, что револьверы не заговорены, и Артём с ними не знаком! Вызванный выбирает первый!

Короче, пристрелил я этого боярина, отрезал башку и положил на Перунов камень. Не скажу, что было просто, он тоже в меня стрелял и мог убить. Но я-то изначально ехал убивать, а он извиняться. Оно точно повлияло.

А так и вспомнить о поединке нечего. Не хочу это вспоминать…

И ничего я не виноват. Быть боярином — это отвечать за свои слова. Собственной бестолковкой отвечать. Просто дядечка об этом забыл, а я напомнил.

* * *

По пути домой одолевала мыслишка, что и в этом мире чтение газет большинству ничего не даёт. Только она не веселила, я грустил. Опять из-за глупых правил убил человека. И неважно, что он сам принял свою роль и правила, перед смертью всё кажется глупым.

Политинформации, понятно, не было. Беременной жене приказывать неловко, но Надя ведь числится в моей дружине. И мне плевать, что у них своя иерархия, и есть в клане лидер! Просто приказал своей рыси идти за мной, Катя одна пока справится.

Привёл Надю в спортзал и набил ей морду, не дав толком разогреться. Ещё и высказал за плохую физическую форму. Мужики смотрели неодобрительно, значит, следующими стали они. Побил Авдея, а за ним Мухаммеда. Настроение такое было, хотелось, то ли всех поубивать, то ли самому помереть.

— И давно ты так просто входишь в тотемный транс? — угрюмо спросил Авдей.

Я прислушался к себе и вдруг обнаружил, что ещё в трансе. Мдя. Раздраженно подумал про себя:

«А-ну, брысь»!

Убедился, что тотемный дух ушёл, и проговорил миролюбиво:

— Это случайно. Теперь всё, я вышел из транса. Надеваем защиту для фехтования.

Дальше тренировка прошла почти, как обычно. Даже Надю расшевелили общими усилиями — на лицо её вернулся румянец азарта. Под конец занятия я приказал ей находить время для спорта и по возможности принудить к тому Катю. Можно ногами.

После спортзала в душ. Надя отпросилась снова к Клаве. Я её отпустил, а сам с мужиками прошёл в гостиную. Не, доктора и военного мы и так ждали, но там же сидел ещё и священник!

— Отец Василий, — представился русоволосый, добродушный и полноватый дядька лет тридцати с папочкой у ножки кресла. — Епархия предлагает тебе мою кандидатуру на место Сергея Жучирина.