Руны судьбы

Хагг прискакал сюда под вечер. Начинался снегопад, всё небо затянули тучи, он гнал коня, стремясь успеть до темноты, бил шпорами и поддавал нагайкой. Каурый жеребец с неровной рысью, купленный по случаю и второпях, всё время застревал в сугробах и оскальзывался, случалось — даже падал на колени. Выл ветер, мокрый снег хлестал в глаза, Золтан нахлобучил шляпу на глаза и ругался через стиснутые зубы. Овальные, неярко освещённые окошки постоялого двора он увидел лишь когда подъехал к нему чуть ли не вплотную, а проезжая под воротами, ударился о вывеску башкой.

Вывеска, кстати говоря, была ничего себе, соответствующая: железная, витиеватая, на двух цепях: «Безумный коновал».

«Наконец-то!» — с облегчением подумал Хагг, спрыгнул с коня и направился в дом. Забухал кулаком.

— Иоганн! — крикнул он. — Иоганн, открывай!

Внутри задвигались. Через минуту трактирщик открыл, посветил на путника большим железным фонарём сквозь росчерки летящих снежных хлопьев и всплеснул руками (а точней сказать — рукой, поскольку в правой он держал фонарь).

— Господин Золтан, никак, вы? — вскричал он. Голос у него был очень громкий и высокий. — Какими судьбами? Надолго к нам? Да что же это я... Проходите, проходите, раздевайтесь... Вы на лошади? — он выглянул за дверь, нос к носу столкнулся с конём, который тоже потянулся к свету и теплу, и раздражённо помахал рукой: — Прочь, глупая, скотина. Пошла, пошла!.. Ой, это я не вам. Вы проходите: там огонь, тепло... Я сейчас насчёт ужина распоряжусь. Вы ведь будете ужинать? — Золтан кивнул. — Да? Ага. Берн! — он обернулся. — Берн, негодный мальчишка, где ты? Берн! А, явился. Поводи лошадь господина, потом отведи в стойло, распряги, оботри и задай корму. Да быстрее, снег же на дворе! Самому себе работы добавляешь.

Камин гудел. Пламя пожирало уголь, как голодный нищий — сладкие пирожки. За окнами была уже сплошная белая пелена. Это — здесь, а что за круговерть сейчас творится в поле, страшно было и представить. Золтан предпочитал об этом не думать, прикрыл глаза и целиком отдался тепловатой полудрёме.

Три дня минуло после ухода их из города. Жуга и мальчик сразу же решили, что пойдут одни. Золтан не стал возражать, дал денег и пару советов и отправился на юг, в Дестельберг, где заранее уговорился встретиться с женой. А перед глазами его всё ещё стояла та пляска на улицах.

Хагг вспоминал и вздрагивал. Что это было, в самом деле? Зная травника, он мог рассчитывать на что-нибудь подобное, но...

Как и многие, Хагг не любил святую церковь. Её было, за что... э-ээ... не любить. За жадность, за роскошество, за полную уверенность в своей непогрешимости и правоте, за средства, которыми они достигались.

И если насчёт правоты Хагг прекрасно был осведомлён, что на Востоке множество людей веруют совершенно иначе, а Коран и Библия друг друга стоят, то насчёт средств он откровенно сомневался. Король Филипп выбрал страшный путь. Ему мало было того, что папская инквизиция сама по себе загубила сотни тысяч христиан на костре во времена его отца. Он навязал Нидерландам новых епископов и ввёл в страну инквизицию испанскую.

Золтан ничего не имел против собственно пыток. Сам бывший дознаватель и сыскарь, в поисках ответа на вопросы следствия он часто применял и пытки, и телесные наказания, хотя порой и сомневался в их целесообразности — пытаемый должен говорить правду, а не то, что хочет слышать дознаватель, а человек слаб и может наговорить чего угодно, лишь бы палачи прекратили истязания. Может выдумать любую бесовщину, может просто нести околесицу. Может подтвердить заведомую чушь. Оговорить кого угодно, в том числе себя, своих родителей, детей, любимую и Господа Христа со всеми апостолами, если это от него потребуют. Сколько раз дурацкие признания подследственных и заключённых, сделанные под клещами палача, уводили его по ложному пути — не сосчитать.

Да что там говорить, — если бы сами первоапостолы Пётр и Андрей угодили в руки инквизиторов, даже им не удалось бы доказать своей невиновности. Особенно если потребовалось бы признание их вины. Ведь что есть у человека, что он может предъявить в доказательство своей невинности?

Слова.

Что такое слова?

Ничто. Сотрясение воздуха. Не более, чем крик кукушки.

Кто поверит крику кукушки? Как проверить правдивость сказанного?

Никак.

А если попадают на дыбу сильные духом, пытка тем более ничем не поможет. Церковь знала предостаточно таких примеров.

Получалось, как ни крути, что пытки не были гарантией правдивости...

Хагг пожал плечами и ещё глубже погрузился в размышления.

В его работе пытки применялись только к тем, кто провинился или скрывает преступное деяние. Но пытать, чтоб доказать вину — такое бывало редко, чаще всего признавались раньше. По глубокому убеждению Золтана Хагга, к применению пыток следовало относиться с крайней осторожностью. Ну взрослые мужчины — ещё туда-сюда. Но какой смысл пытать тех, кто и без этого слаб — детей, женщин, стариков?