Русь и Орда

Когда он вошел, хатунь в смиренной позе сидела на диване. На лице ее застыло выражение полной отрешенности от всего земного, бездонные глаза тихо излучали печаль и кротость. Однако не очень тонко разбиравшегося в таких вещах Айбека ее вид явно обрадовал: он решил, что все это лишь внешние признаки той покорности, с которой она приготовилась отдать в его руки свою судьбу.

— Салам алейкум, прекраснейшая ханум! — довольно развязно сказал он, отвешивая положенный поклон. — Пусть Аллах сохранит тебя такою на тысячу лет, а мне позволит всегда любоваться красотой твоей!

— Алейкум салам, пресветлый хан, — тихим и ровным голосом ответила Тулюбек-ханум. — Если ты пришел, чтобы разделить скорбь с неутешной вдовой, прошу тебя, садись…

— Зачем делить скорбь? — возразил Айбек, подсаживаясь сбоку на подушку. — Ведь срок твоей печали уже окончился, ханум.

— Моя печаль бесконечна, благородный хан, — с тяжелым вздохом промолвила Тулюбек-ханум.

— Я понимаю тебя, ханум. Но Азиз-ходжа находится теперь в садах блаженства, а ты осталась на земле…

— Я осталась на земле, — еле слышно повторила хатунь, опуская голову на грудь.

— И ты помнишь, какой сегодня день?

— Помню, хан…

— Тогда ты знаешь, зачем я пришел.

— Знаю, хан…

— Я ждал этого дня, ханум, считая часы и минуты. И теперь хочу скорее услышать то, что ты мне скажешь.

— Моя скорбь сегодня не окончилась, а удвоилась, достойнейший из ханов! Ибо к печали по возлюбленному мужу — да соединит нас снова всемогущий Аллах в жизни вечной — сегодня прибавляется печаль от того, что я должна огорчить тебя: я не могу быть твоей женой.

— Я не верю этому, ханум! Ты хочешь напугать меня, чтобы потом сильнее обрадовать!

— Я не стала бы так жестоко шутить над твоим сердцем, хан.

— Ты не то говоришь, ханум, — растерянно пробормотал Айбек. — Ты, наверное, еще недостаточно подумала…

— Я много думала, хан. И вот повторяю: я никогда не буду твоей женой.

— Тогда я все понимаю! — вскричал Айбек, побагровев до самой шеи и вскакивая с места. — Это Карач-оглан, да покарает его Аллах в той жизни, как я покараю в этой!

— При чем тут Карач-оглан? — с великолепно разыгранным удивлением вскинула на него глаза Тулюбек-ханум. — И что плохого сделал тебе Карач-оглан?

— Это он обошел тебя! И ты теперь хочешь стать его женой!

Тулюбек-ханум рассмеялась коротким, почти беззвучным смехом. Потом сказала:

— Не смеши меня, хан, мое сердце умерло для веселья. Карач-оглан и слова не говорил мне об этом, так же как и я ему. И чтобы тебя успокоить, поклянусь памятью моего незабвенного мужа: я никогда не буду его женой, так же как и твоей!

— Что же это значит, ханум?

— Это значит, что я не буду больше ничьей женой. Я решила навсегда сохранить верность своему любимому мужу, которого призвал к себе Аллах… Я до конца дней моих буду оплакивать его память.

— Не говори так, ханум! — горячо воскликнул Айбек-хан, внезапно обретая несвойственное ему красноречие. — Зачем твои слезы Азизу-ходже, который наслаждается счастьем на небе и наверное хочет, чтобы и ты наслаждалась им на земле? Зачем твои слезы Аллаху, который добр и потому желает, чтобы все люди были радостны, а не печальны! Кому же тогда нужно, чтобы ты погубила свою красоту и свою молодую жизнь?

— Это нужно мне самой, добрейший хан. Я все эти дни испытывала себя и теперь убедилась в том, что мое горе неутешно и что только слезами и молитвами можно облегчить его…

— Подумай еще, ханум!

— Чем больше я думаю, хан, тем тверже укрепляюсь в своем решении.

— Тогда лучше не думай, ханум! Забудь все, что ты сейчас говорила, и скажи, что будешь моей женой!

— То, что я тебе сказала, благородный хан, уже услышал Аллах. Неужели ты осмелишься оспаривать меня у Аллаха?

Хан Айбек сокрушенно умолк и минуты две надрывно дышал, переминаясь на месте и судорожно сжимая в кармане приготовленный перстень. Потом промолвил:

— Если так, ничего не сделаешь, ханум… Аллах сильнее меня. Но где же ты будешь жить? И почему ты хочешь остаться в этом чужом улусе, вместо того чтобы поехать в мой, в улус брата твоего мужа?

— Я очень слаба, благородный хан, и не выдержу теперь такого трудного переезда. Разве ты хочешь, чтобы я умерла в дороге? Я останусь здесь, пока силы мои немного не окрепнут, а потом поеду туда, где тепло… В Сыгнаке у меня есть небольшой дворец. А после, может быть, переселюсь в Мекку…

— Хорошо, ханум, да исполнится воля Аллаха! Завтра я уеду. Прощай, ханум!

— Да будет твой путь счастливым и да будет счастливой вся твоя жизнь, почтенный хан! Утром я выйду проводить тебя.

* * *

Когда Айбек ушел, хатунь вытянулась на диване, закинув за голову руки, и долго лежала неподвижно, временами улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, услышав сбоку шаги рабыни, вошедшей, чтобы подбросить углей в жаровню, не оборачиваясь, сказала:

— Лейла! Пройди незаметно в шатер Карач-оглана и скажи ему, что я сейчас же должна говорить с ним. Введешь его через боковой вход: нужно, чтобы никто не увидел, как он войдет сюда.