Русь и Польша. Тысячелетняя вендетта

24 апреля 1604 г. Лжедмитрий написал письмо папе Клименту VIII. В нем Отрепьев именовал себя «самой жалкой овечкой», «покорным слугою» Его Святейшества. Он отрекался от «заблуждения греков», признавал непорочность догматов веры «истинной Церкви» и, наконец, целовал ноги Его Святейшества, как «ноги самого Христа», и исповедовал полную покорность и подчинение «верховному пастырю и отцу всего христианства». В то же время, хотя он и рад был, что нашел вечное царство, более прекрасное, чем то, которое у него так несправедливо похитили, и выражал готовность, если на то будет воля провидения, отказаться от престола своих предков, он допускал также, что Всевышний мог избрать его проповедником истинной веры, дабы обратить заблудшие души и возвратить в лоно католической церкви великую и набожную нацию.

Получив сие послание, Климент VIII сделал то же, что сделал Сигизмунд. Обещания претендента были приняты в Риме с радостью, и папа написал на полях письма: «Возблагодарим премного Бога за это…» Иезуиты получили полномочия использовать таким образом достигнутый в религиозном отношении успех. Что же касается политической стороны дела, то тут папа, наоборот, оказался крайне осторожным. Он соглашался не видеть в Димитрии более нового португальского короля-самозванца, но в ответе на его послание называл его «дорогим сыном» и «благородным господином» — и всё!

Известив папу о своем обращении в католичество, Лжедмитрий в тот же день покинул Краков и вместе с Юрием Мнишком направился в Самбор.

Как писал С. М. Соловьев, «Мнишек собрал для будущего зятя 1600 человек всякого сброда в польских владениях, но подобных людей было много в степях и украйнах…»[52]. Цитата приведена умышленно, дабы автора не заподозрили в предвзятости. Первоначально местом сбора частной армии Мнишка был Самбор, но затем ее передислоцировали в окрестности Львова. Естественно, что это «рыцарство» начало грабить львовских обывателей, несколько горожан было убито. В Краков из Львова посыпались жалобы на бесчинства «рыцарства». Но король Сигизмунд вел двойную игру, и пока воинство Мнишка оставалось во Львове, король оставлял без ответа жалобы местного населения на грабежи и насилия. Папский нунций Рангони получил при дворе достоверную информацию о том, что королевский гонец имел инструкцию не спешить с доставкой указа во Львов.

Любопытно, что польские историки оправдывают поход этого сброда на Москву. Тот же Казимир Валишевский писал: «В оправдание Польши надлежит принимать в соображение то обстоятельство, что Московия семнадцатого века считалась здесь страной дикой и, следовательно, открытой для таких предприятий насильственного поселения против воли туземцев; этот исконный обычай сохранился еще в европейских нравах, и частный почин если и не получал более или менее официальной поддержки заинтересованных правительств, всегда пользовался широкой снисходительностью»[53]

.

Таким образом, с польской точки зрения сей поход был лишь экспедицией в страну диких туземцев.

Между тем король не только смотрел сквозь пальцы на сборы частной армии, но и осуществлял дипломатическую поддержку самозванца. В начале лета 1604 г. король дал аудиенцию крымскому послу Джану Черкашенуку и пообещал «уплатить Крыму казну за два года»[54], если хан согласится помочь самозванцу. По возвращении в Крым Джан доложил о предложении короля хану Бора-Газы Гирею. Тем не менее помощи от крымцев Лжедмитрий не получил. Зато к нему присоединилось около двух тысяч запорожских и малороссийских казаков.

Армия Мнишка медленно приближалась к русским границам. Войско делало в день по две-три мили, иногда останавливалось в одном месте на несколько дней. К концу первых двух недель похода Лжедмитрий все еще оставался в пределах львовщины. Во время остановки в Глинянах в начале сентября был проведен смотр. «Рыцарство» собралось в коло[55] и произвело выборы командиров. Мнишек, по его же желанию, был выбран главнокомандующим, а Адам Жулицкий и Адам Дворжецкий — полковниками. Сын Мнишка Станислав стал командиром гусарской роты. Таким образом, Мнишек, его друзья и родственники сосредоточили в своих руках все командование армией самозванца.

К моменту перехода русской границы в армии Мнишка было 1000–1100 польских гусар, сведенных в роты по двести сабель в каждой, 400–500 человек польской пехоты, от двух до трех тысяч казаков и до двухсот «москалей», то есть беглых русских.

Глава 6

Частная война Мнишка, Сапеги и К°

13 октября 1604 г. войско самозванца переправилось за Днепр и стало медленно продвигаться к ближайшей русской крепости — Моравску (Монастырскому острогу).