Русь изначальная

– Знайте, дети мои, – говорил Тацит, обнимая в темноте сына и зятя, – что этот Теофан по приказу Феодоры погубил патрикия Бассиана. Несчастный будто бы плохо отозвался об этой дурной женщине. На самом деле безилиссу соблазняло богатство Бассиана, и, увы, Бассиан был человеком распущенного поведения и приближался к Феодоре, когда… – патрикий не захотел указать время. – Теофан пытками вынудил несчастных клиентов Бассиана оговорить своего патрона в приверженности к содомскому греху. Приговор выполнялся с таким зверством, что изувеченный Бассиан умер. Его достояние Теофан нагло объявил выморочным, хотя все знают в лицо братьев и сестру Бассиана.

– А знаменитый процесс Льва против Алфея? – напомнил зять. – Обобрав обоих, Теофан сумел конфисковать спорные земли в пользу Юстиниана.

– Наши судьи погрязли в стяжательстве, насилии, беззаконии. Судьи – притоны разбоя и гнусности, – мрачно сказал патрикий.

Тем временем народ, сломав ворота, не встретил сопротивления в доме Теофана. Во дворе жена и дочь судьи протягивали руки, прося пощады. В ответ сверкнули пыточные ножи. Восставшие требовали Теофана.

Рабы судьи вмешались с редкой смелостью:

– Оставьте женщин, им жилось не многим слаще, чем нам. Пойдем, мы вам покажем зрелище.

Судья забрался в яму для нечистот, это не ускользнуло от глаз его рабов. Со злым смехом мстители сорвали крышку. Теофан нырнул, задохнулся, всплыл. На него набросили петлю и полуудушенного вытащили. Отвращение послужило щитом. На веревке, за которую Теофан цеплялся, как за жизнь, его повлекли в атриум. Ледяная ванна в фонтане кое-как смыла нечистоты.

Прежде чем кто-либо успел коснуться судьи, на него набросился ремесленник с руками пурпурного цвета. Красильщик большими пальцами нажал на глаза Теофана:

– За Петра, красильного мастера, которого ты ослепил пыткой и выпустил безумным!

Глазные яблоки судьи, похожие на голубиные яйца, выскочили из орбит.

Красильщик злобно смеялся:

– Ты сделал это веревкой, я – пальцами. По-божьи, око за око, зуб за зуб!

Уже пылали потолки дома, дым повалил из служб. Одни уходили, нагрузившись добычей, по их мнению, законно взятой на хищнике-судье, другие гневно били все, ломали, помогая огню уничтожать.

– Судью в тюрьму! На пыточный стол!

И опять толпа бежала по улице. Людской смерч несся, втягивая в себя новые массы людей и оставляя тех, кто выдохся и потерял силы.

Теофану не судьба была лечь на пыточный стол. Тюрьма пылала еще ярче, чем дом судьи. Над гигантской жаровней метался столб пламени. Судью неправедного метнули в огонь. Время не ждало, ночь неслась бешеным конем, а дело лишь начиналось.

У дома Тацита вновь было тихо, лишь зарево близкого пожарища напоминало о недавнем происшествии. Надсмотрщик, поклонившись, сказал патрикию:

– Господин, ушли почти все рабы.

– Хорошо, – твердо ответил патрикий. – Но никто из них не захотел бросить на нас толпу, не так ли? Когда они вернутся, – если вернутся, – всех хорошо накормить. Не упрекать, забыть. А теперь пойдем посмотрим на улице, не нужна ли кому из несчастных наша помощь.

На форуме Константина первый император-христианин был увековечен величественным монументом. Церковь причислила к лику святых первого ряда, назвала Равноапостольным. На взгляд кафолической церкви Константин мог бы на правах брата подать руку Петру, привратнику рая.

Ложь есть смерть, как сказал основатель христианства. Святость Константина была одной из многих лжей, которыми оскверняла себя религия угнетенных, лишь только ее вожаки прикоснулись к соблазну светской власти и по-хозяйски возложили руки на хребет златого тельца, презираемого издали, но вблизи так соблазнительно-пышного.

Убийца своих родственников, хитрый и беспощадный, велеречивый и смелый владыка вел себя по отношению к религии мелким торгашом, очень похожим на тех, кто впоследствии ходил иногда в церковь на всякий случай – вдруг «там» нечто есть, не запастись ли и этой благодатью?

Допуская новую религию, покровительствуя ей из утонченно-политических видов, этот человек с двойным дном не хотел окончательно связывать себе руки. К тому же если действительно существует рай христиан, лучше приберечь магическое таинство крещения до последнего часа жизни. Вся греховность долгих лет смоется сразу, и император предстанет перед небесным привратником чистым, как новорожденный. Так Константин и сделал. Тридцать один год его правления был временем лжи и компромисса между церковью и империей. Роковой отпечаток никогда не изгладится.

С форума-площади своего имени равноапостольный базилевс направлял взоры на восток – отнюдь не для приветствия утренних зорь! Он нес туда крест.